Различу лебедей в холодеющей мгле -
тесен клин, не вмещусь в эту стаю.
Припаду, ещё тёплый, к осенней земле.
Нет приюта теплу... Пропадаю.

Сбились в сердце моём выживанья часы,
что в свой срок призывают к разлуке -
прочь от гнёзд от пустых, от увядшей красы,
что жила в неоглядной округе.

Или, может быть, вечнозелёная ель
да сосна, что обстали болото,
подвели мою жизнь, как под нож, под метель,
отведя от печали отлёта.

Чтоб, остывшему, мне стала пухом земля -
пухом, по-лебединому белым,
и душа, навсегда из меня воскрыля,
надо мною б курлыканьем пела.


* * *


В прошлое падаю, руки раскинув во сне.
Речи из клятв из былых долетают до слуха...
Так ли высОко в сегодняшней мне вышине
на высоте в испытаньях взращённого духа?

Можно ль, чтоб в холоде высей я явно обмяк,
грешен, что столько сумел позабыть и оставить?
А надо мной пролетает, курлыча, косяк...
Жалко, душа моя, если не будет нам стаи,

где неизменный уже нам вести переклик,
самозабвенно наполненный памятью древней -
так высоко, что как будто, друг другу впритык,
разное стало сплошным, всех времён безвременней.