Семь дней наблюдал он полёт валькирий
в душевной Валгалле - их шум, веселье,
а нынче он трезв - впереди делирий,
и в тяжкую голову бьёт похмелье.

Когда-то он знал и восторг, и радость,
но разум вина, похитрей, чем лисий,
завлёк в свои сети, и нужен градус,
чтоб снова подняться до прежних высей.

Тогда только мыслей качнётся лодка
и берег чудес позовёт полого...
Да кто вы такие, вино и водка,
чтоб вас возлюбил я сильнее Бога?!

Наехать на вас бы громадой ЗИЛа,
за раз прекратить бы все с вами пренья...
Но демон спиртного вопит:
- Я сила!
Я древо забвенья и дух прозренья.

Я тысячью брызг по земле рассеян,
оформлен в стекло мой портрет бесовский.
Меня не не на шутку любил Есенин,
со мною бок о бок творил Высоцкий.

Для снятья тоски применяют кофе ль?
Вкушать меня литрами кто неволит?
Я самый общительный Мефистофель,
я самый приятный обличьем Воланд.

Я звонко смеюсь сквозь наклеек глянец
на стройных бутылках, чтоб стать вам другом.
К тому ж на Руси понимают пьяниц
нисколько не меньше, чем нищих духом!

И плакал алкаш от речей подобных,
оправданный в пьяной своей отчизне,
ведь все содержание мук загробных
он знал, к сожаленью, уже при жизни.

Не Божия кара его пугала,
а грусть, что росла, как ужасный чирей.
Он выпил - и вновь началась Валгалла
с небесными ласками дев-валькирий...