
* * *
Птица певчая, грешник певучий. -
Не строка? Отчего ж не строка...
Я умоюсь июльскою тучей,
вытру лоб рукавом сквозняка.
Молодильною яблочной плотью
на весь древний приход захрущу.
Вслед щеглу, на рассыпчатой ноте -
отчего ж не гульнуть? - засвищу.
Не гордитесь, скрипичные птицы!
Иль не брат я стрижу и альту?
Угадав среди лета родиться,
с лютней лета сольюсь на лету.
Плохо пел, заражён Колымою.
из обреза разя образа,
век, и днесь не отпетый. Промою
горло в ссадинах, в сраме глаза.
И, подельник бельканто шального -
ветра в поле, в запое скворца -
я не выберу счастья иного,
кроме щебета в поте лица.
Вновь проснётся, живучий-рабочий,
мой, Покровского храма, приход.
Вновь, промывший молитвою очи,
день глазастый навстречу идёт!
* * *
Но дальше той мысли, что все остаются чужими,
должно же быть нечто, помимо дороги в дурдом! -
Дитя непропащее. Неосквернённое имя.
Иль дрожь лихорадки любовной во сне молодом...
Боюсь я читающих губ. Шевелить ими трудно.
Усталые уши, опавшие веки - верней.
Что прожито подлинно, то до Суда - неподсудно.
Дух метил юдоль. Не мирскому судачить о ней.
Спасибо за редкоземельность прижизненных писем.
Читатель скончался, когда зазвонил телефон.
Я в синее море тянулся оранжевым мысом.
слова мои - лишь тектонических скрежетов фон.
Когда-нибудь звук отболит. Но немое смириться
не сможет с собою. И там, в Ойкумене души,
то вздыбятся камни, то новорождённая птица
так родственно вскрикнет, что хлеба ей, хлеба, кроши!
Спасибо, что в 20 и в 30 меня не убили -
я был столь же едок, как некий шотландец Лермон.
Прощай, моя птица! Твои своенравные крылья
расправлены ветрами океанических лон.
Дорогой Сергей! Ваши стихи по самой своей внутренней природе таковы, что нужно прочувствовать каждое слово и соотнести его с каждым, рядом стоящим, ибо их связи глубинны и совершенно не случайны.
Да, поэт - певчая птица, но не каждой птице дано так звонко и переливчато петь, как Вашей. Целый ряд насквозь просвеченных солнцем метафор. Столь органично присущие Вашей манере языковые ассоциации: "лютня" - "лето" - "на лету". Дивная музыка получается! Но мне всегда было близко даже в самых лиричных Ваших стихах острое чувство "железного века", не отпускающего ни на минуту. Остается пожелать, чтобы он дал нам, поэтам, хотя бы ненадолго забыться!
Сразу берет в плен строгая духовность второго стихотворения с прозрениями-выводами: "Дух метил юдоль. Не мирскому судачить о ней". Пусть же звук подольше не отболит - слишком верна взятая Вами нота!
С пожеланием множества отмеченных вдохновением дней - Маргарита.
Сергей!
Вы объединили в цикл знакомое (второе) и незнакомое стихотворение, отчего знакомое (так знакомо, как будто вчера я читала и перечитывала его) приобрело новые оттенки.
Цикличность в Вашем творчестве не прихоть и не случайность, она заложена в сознании. Она своеобразный показатель тех взаимосвязей, которые Вы ощущаете и воплощаете в стихе.
Эти связи общиего плана, философского уровня (человек и природа, человек и история и т.п.) и интимного, очень личного
(Я и мои кровники, "ойкумена души" и её способность проникаться живыми ощущениями бытия). Кажущаяся монотемность оборачивается таким разнообразием оттенков речи, чувств, красок и их оттенков, что, по сути, каждое стихотворение - открытие.
Многослойное, многокрасочное видение мира, удивительная способность найти этому разнообразию словесное воплощение - всё это настолько своеобразно, что не всегда принимается ввиду иного видения мира, иной манеры письма.
Я вчиталась и приняла. И радуюсь этому обретению.
А.М.
Сергей, я предупредила свою ученицу в Москве, что Вы (или кто-то от Вашего имени) будете звонить ей.
О поэзии говорить невозможно. Просто - блеск!
"Спасибо, что в 20 и в 30 меня не убили" - Добавляю и моё - Спасибо!
С ув. В.Е.