День с бегущими клёнами лисьими,
разбивая бутыль сентября,
проливается бурыми листьями
на провидческий стол бунтаря.

Переполнена кровью чернильница,
вдохновением пышет перо,
и бунтующий выписать силится
летней жизни смешной эпилог.

Только с красной строки получается:
то разлука, то, что уж там – смерть.
За полстрочки луна-распечальница
льёт в глаза ему жгущую медь.

Но чернильницу сажей промакивать
на увиденный пёрышка взмах –
это души героев обманчиво
поселять в неокрепших умах.

По летящему росчерку длинному,
шевелению каменных губ,
и по сердцу, и по небу – клин ему,
храмов хруст в полуночную мглу.

И ломаются главы от окрика,
и слова собираются в бой
за роман, не написанный отроком
с несомненно проклятой судьбой.