Я всё же напишу письмо, – эпистолярный жанр не моден,
но мне б хотелось, не спеша, тебе мой описать успех:
я камбалу подбил вчера, она смотрелась, словно орден,
на сером кителе песка, ещё зарыться не успев.
Глядела в бухту Куш-Кая, скалу ты эту знаешь в Ласпи,
я и в стихах уже о ней понастрочил немало строк.
Антонов Санька, как всегда, перекусив и выпив наспех,
к палатке стаскивал сушняк, сооружая костерок.
Я вышел к вечеру, таща кукан с рыбёхами и сетку
с рапанами, – на склонах гор легли закатные штрихи.
Ты не подумай там чего, но Санька пригласил соседку –
ну, Таньку рыжую, она – великий спец насчёт ухи.
Какие звёзды в сентябре, тебе напоминать не надо.
Почти с кулак! В Батилиман прошёл баркас. И снова глушь.
Я к этим девственным местам прочней привязан, чем канатом,
любовью, страстью, – чем ещё? – какой-то родственностью душ.
Ты помнишь, год тому назад мы провели здесь две недели,
и звёздных ливней яркий свет вошел навек в твои зрачки.
Какие песни в самый зной нам оглушительные пели
цикады августа! Сейчас всю ночь поют для нас сверчки.
Мы на рассвете уплывём на Айя мыс, – там рай лобаний,
такого не было, чтоб мы там время потеряли зря,
там проплывают косяки вдоль скал крутых, как на экране,
и можно выследить подчас средь водорослей зубаря.
Когда очередной закат нас встретит у палатки нашей
и что-то вслед шепнёт залив, вздохнув зелёною волной,
я вспомню, как стояли мы под кроной вековых фисташек
и можжевельник сладко пах своею грустью смоляной…