как мамы

мы окна мыли мыли в октябре
вокруг смотрели
стекла мыли мыли
мы видели себя на пустыре
в холодном ветре
в облаке из пыли

мы там стояли на сухой траве
смотрели на себя в окне немытом
и думали что это в синеве
стоят другие
сгорбленные бытом

лежал в тумане кабельный завод
за кочегаркой облако качалось
а рядом начинался кислород
и больше ничего не начиналось

а мы стояли на сухой траве
дышали пылью и в окно смотрели
на то как эти сгорбленные две
маячили в проеме еле-еле

и мыли окна током чистых вод
размахивая тряпкой по спирали

лежал в тумане кабельный завод
а мы как мамы раму протирали



Сезон отопленья

Сезон отопленья не начат,
промозгло в берлоге твоей.
С ветрами над пашнями пляшет
дымок деревенских печей.

Коттеджей каминное сердце
уже застучало теплом,
а ты все не можешь согреться,
в хрущевском углу нежилом.

То чай, обжигаясь, глотаешь,
гоняешь под свитером дрожь,
то кутаешь нос в малахае,
и нехотя в кухню идешь.

Включаешь четыре конфорки,
садишься на пару минут
смотреть, как небесные зорьки
на газовом поле цветут.


* * *

Ведь у Подольска тоже есть лицо:
глаза, прическа, губы - магазины;
на пальце есть венчальное кольцо,
я по нему кружилась на трамвае.
Живу я на четвертом этаже,
под мышкой непрестижного района,
мне кажется, на книжном стеллаже
лежу, как пластырь, ранку покрывая.
А подо мною нижние слои -
ступеньки, окна, лестничные клетки,
соседи разноцветные мои,
Земля опустошенная большая.



Про Филипповну

У Филипповны сумка с дырой,
прохудившийся шарф и калоши,
кардигана немодный покрой,
аметисты на старенькой броши.

То на кладбище ходит пешком,
носит мужу конфеты с печеньем,
то лежит, обвязавшись платком,
занимается самолеченьем.

Были б дети, пекла б пироги,
молодилась, за внуком смотрела,
а теперь под глазами круги,
да тяжелое, сонное тело.

Потому что пришли холода,
одиночество, осень, простуда,
потому что уже никогда,
никого, ничего, ниоткуда.



***

Когда сквозь пальцы улица текла,
прохожие маячили кругами,
я чувствовала небо под ногами
была материальнее стекла.

Мне так хотелось этот городок,
воссозданный из плит и ламината,
прижать к себе у стен военкомата,
обвить шарфом, как будто он продрог.

Но сквозь меня текли его дома,
прокрадывалась тень универмага,
хромала иномарка-колымага,
протискивалась серая тюрьма.

А я стояла, расстегнув пальто,
смотрела вслед идущему потоку,
витринами оцепленная сбоку,
и постепенно понимала, что

мой городок, засеянный людьми,
готов взорваться новым урожаем.
Мне кажется, что он неподражаем
вот здесь, за незнакомыми дверьми.



***

День убывает, такое бывает,
звезды горят в темноте,
осени только еще не хватает
этой вселенской тщете.
Возле подъезда таджики хохочут,
гравий под ноги кладут,
утром прохожие все же затопчут
их жизнерадостный труд,
вдавят ботинками плоские шутки
в новый, пахучий асфальт.
А над Подольском которые сутки
звезды горят и горят.