Поход по Топску и СЛОВЕСНОСТЬ ОТ МАРТЫШКИ

Возьмите свои спасательные пояса и пристегнитесь друг к другу. Спасательные пояса надо взять, чтобы их не украли, если мы отойдем далеко от нашего воздушного шара. Пристегнуться необходимо, чтобы не отойти далеко и не потеряться, так как вряд ли кто сможет вам подсказать обратную дорогу.
Мы находимся на Старой площади в самом центре города. Когда-то это была Новая площадь. В старое время здесь были торговые ряды, и древние мудрецы учили, как жить, чтобы дожить до будущего. В средние века здесь были потешные театры, где потешались над настоящим. В настоящее время здесь находятся гостиницы для деловых людей, порвавших со своим прошлым. Как раз в эти дни происходит международный съезд по обустройству времен года. В разных полушариях этой планеты времена года наступают в разное время, а это сбивает с толку как местных путешественников, так и пришельцев из иных миров. И вот ученые мира собрались здесь, чтобы упорядочить эти природные недоразумения. А пока мы осмотрим город при прежней погоде.
Немного истории.
Сначала город назывался просто Топск. Не Простотопск, а Топск. Некоторое время считали, что город основал вероломный политик Талейран. Чем завоевывать уже устаревшие города, лучше тайком построить новый современный город на территории противника, так однажды сказал Талейран в частной беседе Наполеону Бонапарту. Обратившись к летописям, историки долго и напрасно искали подтверждения этим словам, зато нашли ошибку, сделанную переписчиком: следует читать не Талейран, а Тамерлан, вероломный завоеватель. Оказалось, что орды Тамерлана дошли до этого места, где тогда ничего не было. Решив, что это край света, Тамерлан остановился, сошел с коня и топнул ногой от отчаяния, что завоевывать больше нечего. Там, где он топнул, и возник Топск, а топнул он так сильно, что с тех пор стал хромать. В память об этом все улицы Топска имеют одностороннее движение. Есть и другие точки зрения. Известно, что «топос» по-древнегречески означает «место». Отсюда произошло слово «утопия», то есть несуществующее место. Словом «утопия» назывались многие сочинения о местах, отдаленных как во времени, так и в пространстве, но где очень хорошо устроена жизнь. В противоположность этому Топск реален, а жизнь в Топске отличается тем, что она там, прежде всего, имеет место.
Когда в Топске начали преподавать географию, прежде всего, изучали большую карту самого Топска, по которой можно обычным невооруженным глазом заметить, где у Топска верх и низ. Так образовался Верхнетопск, а за ним – Нижнетопск. С введением преподавания истории между Верхнетопском и Нижнетопском возникли междоусобицы, когда верхи уже не могли, а низы еще не хотели переходить на новую историческую ступень. В передышках от исторических потрясений было принято возвращаться к истокам и воспитывать в себе национальную гордость, что привело к решению воссоединить оба Топска, так родился Великотопск. Однако его жители, как вообще все жители Земли, забывают со временем, чему их учили, и они для краткости и сейчас говорят просто Топск. Не Простотопск, а Топск!
Житель Топска именовался, если он мужчина, – топец, а если женщина, – топица. Враги искажали эти слова, видимо, от страха перед отважными воинами Топска: «вот пришел тебе топец», – говорили они в случае поражения или неудачи. А если женщина не уступала какому-то иноземцу, он, по преданию, называл ее – топица.
Не было ли это место топким? Было. Но и Петербург был построен на топком месте, но даже он был назван Петербургом. Итак, с топким местом Топск может связываться лишь в поэтическом сознании, для которого звук важнее конкретного смысла.
Вернемся к самому городу. Посмотрите вдаль: туда уходит аллея Карлов. Раньше это была аллея Карла I, но только при самом этом Карле. В XVII веке английские буржуа казнили этого тирана из династии Стюартов, и аллея стала называться именем Карла I из династии Габсбургов. В ходе революции 1918 года этот Карл вынужден был отречься от престола в Австрии, а затем и в Венгрии. Аллею переименовали в аллею Карла II, который реставрировал монархию в Англии, но в 1685 году умер. Так появилась аллея Карла III Простоватого, отдавшего норманнам Нормандию, но зато захватившего в том же 911 году Лотарингию. Так как прилагательное «простоватый» не очень нравилось жителям, а особенно жительницам города, то, еще до мятежа французской знати против своего короля, аллея стала носить имя Карла IV, императора Священной Римской империи. Но знатоки и краеведы выяснили вскоре, что Карл I был королем Венгрии в 1916–1918 годах под именем Карла IV и, как уже известно, отрекся. Аллея перешла в ведение Карла V, но ему не удалось создать мировую христианскую державу, и город Топск не вошел даже в состав Испании. Аллея после поражения этого Карла V в борьбе с немецкими протестантами стала носить имя Карла V, но уже не испанского, а французского, прозванного Мудрым. Благодаря Карлу V, Мудрому, аллею не назвали именем Карла IV Безумного, хотя именно Безумный сменил Мудрого на французском престоле в 1380 году. В 1380 году состоялась Куликовская битва, где французы, несмотря на Безумного, не принимали участия. Однако из уважения к Жанне д'Арк аллею переименовали в аллею Карла VII, коронованного при ее содействии в Реймсе в 1429 году. Тем временем Грибоедов написал «Горе от ума», где осуждалось низкопоклонство перед всем французским, и от имен французских Карлов решили отказаться, тем более, что Карл IX под влиянием Екатерины Медичи устроил Варфоломеевскую ночь, а Карл X напал на Алжир.
Покончив с французами, в Топске заявили: «Отсель грозить мы будем шведам».
Первый швед, появившийся на этой аллее, был, разумеется, Карл IX, но его тут же выдворили, ибо его тезка во Франции резал несчастных гугенотов, а он, швед, напал на Россию.
Шведы захватили Новгород где-то в году 1609-м, и чтобы отомстить им под Полтавой, аллею в Топске нарекли именем Карла XII, пропустив Карла IX, а когда Петр I разбил шведов, в Топске решили вернуться к Карлу Великому, который был удобен тем, что никакой историк не мог сказать точно, где находилась его столица, потому некоторые стали утверждать: в Топске.
Казалось, что с Карлами все уже покончено, но многочисленные смены столбов с указанием названия аллеи привели к тому, что, вкапывая очередной столб, – а вкапывали их все глубже и глубже, – обнаружили горячие целебные источники и назвали их Карловы Вары. Город был еще не готов принять многочисленных больных, это было тогда, когда на месте гостиниц еще стояли потешные театры. Больных в Топске вообще очень боялись, особенно иностранцев, и сочли более целесообразным источники снова закрыть, чтобы никто не приезжал. Источники закрыли, и тогда они забили в другом месте, там теперь и находятся Карловы Вары. Именно туда, а не в Топск ездил лечиться великий немец Гёте.
Жители Топска не любили принимать у себя не только больных, но и здоровых, в свою очередь сами старались никуда не ездить. Они объявили в связи с этим борьбу отдыху на так называемом юге, куда едут обычно за хорошей погодой. Пришлось медленно, но верно, переносить юг сюда. Вы видите, как аллея Карлов переходит в бульвар Баобабов, бывший Липовый бульвар. Не надо путать с берлинской Унтер дер Линден, так эта улица находится в Берлине. А во времена еще более плохого климата, которым управлять совсем не умели, здесь был бульвар Карликовых берез.
Теперь понятно, почему именно в этом городе проходит первый съезд по обустройству времен года.
Вдоль бульвара текла речка Тушонка, переименованная в водопад Заря Рассвета. Теперь водопада нет, он спрятан в трубу и носит имя Водопровод Надежды. Хотели назвать просто Водопровод, но подумали вовремя о том, что может возникнуть необходимость время от времени его чинить, а кто же будет чинить, не имея никакой надежды. В то же время, кто пьет воду, не прокипятив, надеется, что в ней нет вредных микробов.
В этой воде водились многочисленные пиявки, и была улица Пиявок, которая стала после упаковки реки в трубу Набережной Чудовища Лох-Несс. Об этом чудовище писали многие газеты и журналы, и хотя его никто не видел с большой достоверностью даже на самом озере Лох-Несс, то здесь из-за него бывшая река была признана несудоходной. Не надо добавлять, что с исчезновением пиявок повысилось давление в головах жителей Топска, отсюда и видение чудовищ, страх перед иноземцами и склонность к гигантомании.
По проектам в скором времени здесь грянет море. На приколе у Набережной Чудовища стоит пароход «Козьма Прутков». Его переименуют, когда он выйдет в море, в «Козьму Индикоплова», после чего он должен на пути в Индию открыть Америку в надежде присоединить ее к Топску.
Памятник с рукой, протянутой в будущее море, – это памятник Евклиду с его «Началами геометрии». С другой стороны – это памятник Риману – Лобачевскому с их неевклидовой геометрией. Когда грянет море, памятник будет вписан в прозрачный шар и будет считаться памятником Архимеду, так как начнет вытеснять воду. Если соединить прямыми линиями памятник Архимеду с двумя воображаемыми геометрическими местами, то образуется Бермудский треугольник, необходимый здесь для того, чтобы топить при приближении к Топску суда нежелательных заморских гостей. Если Архимед, спаливший некогда флот римлян, по ошибке утопит «Козьму Индикоплава», лишив таким образом жителей Топска надежды на Америку, то он всплывает и становится памятником Козьме Пруткову, пароходу и человеку.
Видимые на горизонте белые барханы в Америке называются Русские горы, а в России – Американские горы. Они состоят целиком из поваренной соли: прежде чем соорудить море, завезли соль. За этими белыми горами начинается окраина города, или, как принято сейчас называть, космическое пространство. Именно в него уперся Тамерлан, сметая все с лица Земли.
Это еще не все достопримечательности, но уже появились и сами жители города Топска. Как уже упоминалось, они терпеть не могут пришельцев, и у них высокое давление. Они уже бегут сюда с баграми, дрекольем и изотопами за пазухой. Кстати, изотопы – это то оружие, которое роднит жителей Топска с другими городами, стертыми Тамерланом с лица Земли. Нам следует поторопиться с посадкой на наш воздушный шар. Хорошо, что на нас есть спасательные пояса и мы все пристегнуты друг к другу. Жаль, что мы не сможем разглядеть вблизи самих жителей, да это и к лучшему. Вон Старая площадь, с которой мы поднялись, она будет переименована в площадь Летающей тарелки, ибо мы таковой представляемся туземцам. Переименовано будет все, чтобы мы при новом появлении ничего не узнали.
Теперь обратим внимание на всю планету. Она имеет форму шара, то есть Точки, имеющей видимую поверхность. Все эти крупные образования – материки, они тоже населены и расширяются кверху, а книзу сужаются. Это очень разумное устройство, ибо таким образом находящиеся сверху крупные державы не могут провалиться в находящиеся снизу, более узкие: Северная Америка не проваливается в Центральную, Россия не проваливается в Афганистан, Китай – в Индию и т. д. Благодаря этому данная планета как-то еще держится.



(журнал “Техника – молодежи”, 2000)


«Комната невесты», Библиотека русской фантастики, том 19-20, «Русская книга», 2001

СЛОВЕСНОСТЬ ОТ МАРТЫШКИ ИГНАТЬЕВНЫ
( из романа «Ваше Звероподобие», ЗебраЕ, 2006 )


Я с неприязнью смотрел на потревоживших мой сон. Две узконосые обезьяны вежливо (а перед этим они весьма бесцеремонно меня растолкали) объяснили, что мне выпала незаслуженная честь быть приглашенным мартышкой Игнатьевной посетить ее издательство Орангутан-пресс. Я спросил, почему это в такую рань, и мне ответили, что день поэта, критика, а ныне директора издательства расписан по минутам, а с вами, то есть со мной, ей хотелось бы поговорить на свежую голову. Я еще попытался съязвить – на чью свежую голову, но мой вопрос остался без понимания и ответа.
Издательство Орангутан-пресс находилось в высотном доме на Красной Пресне. Мы поднялись довольно высоко на лифте и пошли по коридору, уставленному стеллажами с книгами. Здесь уже мне было дозволено вертеть головой, и я мог заметить, что некоторые издания были не просто в дорогих кожаных переплетах, но и, как мне показалось, в меховых. Названия этих книг можно было определить на ощупь, если их использовать по назначению в качестве муфты в прохладное время года, как мне объяснили сопровождавшие меня узконосые лица.
Названия прочей продукции говорили о серийном производстве: «Половая жизнь пауков», «Половая жизнь сумчатых», «Половая жизнь рогоносцев», ¬ – хотя это могли быть и носороги, я все же был без очков. Вся эта серия так и называлась: «Жизнь замечательных зверей». Приложением к ней была «Кама-сутра для членистоногих». Строчка из всемирно известного стихотворения мартышки Игнатьевны – «набухли седалищные мозоли» – была вынесена на обложку серии «зверино женский роман». Я не без ревности вспомнил, что эта строчка родилась как посвящение именно мне, прозябающему в безвестности человеку. Что же касается еще человеческих женских романов, то там, как правило, женщины мечтали от возлюбленного мужчины получить в подарок тонкое дорогое белье, мужчина же грезил сорвать с возлюбленной белье какое угодно, что приводило к размолвкам и создавало фабулу. В «зверино женском романе» страсть накалялась настолько, что срывалось не только белье, но и шкура, чтобы обладать возлюбленным предметом безо всяких внешних оболочек.
Далее шли ряды поваренных книг по интересам: «Как откормить барашка на свободе», «Баранина для волкообразных», я и не знал, что введено новое понятие – волкообразные; «Говядина для гиеновых»; а это уже совсем поэтично, я даже подумал, что это мемуары – «От свиньи до ветчины». На одной из обложек был изображен улыбающийся барашек в обнимку с обаятельной гиеной.
Следующая серия была уже в мягкой обложке, я предположил, не поэзия ли, но это тоже были различные национальные кухни, однако, не для хищников, а уже для травоядных. «Что можно приготовить из навоза». «Художественное обгладывание коры деревьев». «До чего должны докопаться свиньи?» Интересно, до чего?
Далее шли уже явно научные труды: «Роль клопов в очеловечивании человека», опять клопы: «Расы клопов и человеческие расы». Мемуары: «Глисты о внутреннем мире человека». Социология: «Фрейдизм и вопросы любовных отношений некоторых паукообразных»; «Карл Маркс и съедобные животные». И непонятно что: «Проблемы захоронения ископаемых животных». Я-то размечтался о поэзии, хотя мне уже было известно, что кроме самой мартышки Игнатьевны на слуху были всего лишь еще два-три, кажется, человеческих имени, носители которых были с Игнатьевной в каких-то отношениях и поэтому допускались даже на телевидение. В зависимости от характера передач, они поочередно выдавали себя за ведущих представителей то позитивного, то негативного постмодернизма. Временами они становились просто ведущими.
В приемной мне велели подождать, и я успел пролистать кое-что из произведений изящной словесности. Мне попался «Маугли» в виде комиксов. Вот волчонок Маугли попадает в приличную человеческую семью, где его обучают ходить на задних лапах и есть при помощи ножа и вилки. Дальше история переходит в какую-то зверскую достоевщину. Волчонок подрастает и съедает Красную Шапочку, свою сестренку, как полагают, из-за бабушкина наследства. Расследование берет в свои руки никто иной, как сам Шерлок Холмс. Он долго и многозначительно курит свою трубку, одновременно вынимая из кармана смятую пачку сигарет «дымок», делая им таким образом скрытую, видимо, рекламу, прежде чем указать трубкой на непомерно большой живот подростка Маугли, тогда как доктор Ватсон призывает всех на поиски дровосеков-педофилов, ибо именно они растлили и зарубили топорами убежавшую от Маугли Красную Шапочку. Несмотря на протесты Общества Охраны Животных, многоумный Холмс вспарывает живот несчастного Маугли, использовав для этого обыкновенную кочергу. К изумлению присутствующих из живота Маугли выходят еще живые дровосеки, но Красной Шапочки нет как нет. Присутствующие и группа внезапно появившихся местных интеллигентов требуют линчевания жестокого Шерлока Холмса. Но тут уже умирающий Маугли указывает на раздутые животы дровосеков. Интеллигенты уже без помощи Шерлока Холмса вспарывают животы дровосекам, используя для этого свои очки, и из первого же вываливается красная шапочка, то есть головной убор бедной девочки, а из прочих все остальное. Все встают на колени перед благородным умирающим Маугли. «Вы, люди…» – все, что он успевает прошептать перед смертью. На последней странице изображен памятник Маугли, почему-то перед зданием бывшего КГБ на бывшей площади Дзержинского: волчонок плачет, сжимая в лапах красную шапочку. Эта книга допущена Министерством народного образования в качестве пособия по родной речи для начальных классов средней школы.
Мне хотелось узнать, кто пишет такие книги, было только указано, что авторский коллектив, но отсюда не следовало, кто же пишет, люди или животные. Тут как раз меня ввели в кабинет мартышки Игнатьевны, которая величественным жестом указала мне на кресло, а сама еще заканчивала телефонный разговор, несколько прояснивший тайны издательской кухни:
– Да, да, конечно нам нужны детективы! Нет, нет, это не мое дело угадывать, кто у вас и в кого стреляет. Человек в человека? Но это же банально! Зверски убивает? А как еще можно убивать? Съедает потом? Опять банальность. Зачем убивать, если потом не съесть. Ах, живьем съедает! Но это же обычная для нас китайская кухня. Банально, банально… Не надо мне пересказывать сюжет… Кому пересказывали и кого вырвало? Теще, вы говорите? Какой еще теще? Скажите прямо, вы кто, человек? Да что вы мнетесь! Сразу бы так и сказали. Поймите меня правильно, рынок есть рынок, «Орангутан-пресс» – коммерческое издательство, рассчитанное на успех, выражающийся в твердой прибыли. Поэтому люди нам пока нужны только в качестве массового читателя, а писатели у нас есть свои. Свой слаженный авторский коллектив. Так что простите, простите…
Игнатьевна положила на стол мобильную трубку и несколько смущенно повернулась ко мне. На ней было бежевое элегантное платье с какой-то меховой оторочкой, плавно переходящей в шерстистое декольте, как я потом узнал уже из телевизионного интервью с нею, от модного нынче кутюрье Набалдашкина.
– Ну, вы-то с вашим вкусом, надеюсь, меня понимаете, современная коммерческая литература, как правило, пишется животными, но читается пока в основном только людьми, так как у них руки лучше приспособлены для перелистывания книги. Но зато у нас все впереди! А у вас там эти, Лев Толстой, Лопе де Вега, это все в прошлом. Люди, как принято вслед за Бюффоном утверждать, произошли от обезьян, но это только на время. Арабы считали наоборот, будто мы, обезьяны, выродившиеся людишки, проклятые Аллахом. Отсюда, кстати, исламский экстремизм! Хайдеггер называл городского человека «обезьяной цивилизации», – мартышка бросила на меня беглый взгляд, обиделся ли я за человека, или подивился ее знакомству с трудами немецкого мыслителя, но я-то уже привык ко всему. – Да, мыслитель, как в воду глядел, мы создаем новую городскую цивилизацию, призванную покончить, как говорил уже, кажется, Маркс, с идиотизмом деревенской жизни. Мы выпускаем наши книги, – жеманно продолжала она, – прочитав которые новое поколение перейдет на новый уровень расширенного сознания. Это вам не попса выбирает пепси! Мировоззрение и самопознание! Метабеллетристика! Наши книги помогут нам разобраться, кто от кого произошел, и куда нам идти!
– А русская классика есть в программе? Хотя бы для школьников?
– Несомненно, но в переработанном виде. Русская классика писалась прекраснодушными дворянами, оторванными от народной жизни и настоящего народного языка. Толстой, Чехов, Бунин. Они в жизни сами так не говорили, тот же Бунин какой был матерщинник! Вот мы и переписываем классиков, исходя из сегодняшнего социального заказа. Нельзя сказать, что у нас там теперь сплошной мат-перемат, но все приведено в норму в соответствии с современным языком улиц шумных, о чем только мог мечтать Пушкин, когда писал в подцензурное время: Брожу ли я… Сам павиан Нерон, министр культуры и обороны курирует это издание, считая его культурной революцией в российской словесности. Ах, что-то я все теоретизирую, теоретизирую! Я с вами еще не поделилась своими впечатлениями о Западной Европе? – мартышка откинулась в кресле и закурила Русский стандарт.
– Никак нет, хотя я слышал о твоем триумфе. Европейская Премия как изгнаннице из Африки в Россию. Премия имени Владимира Соловьева за вечную женственность. Пушкинская премия в Гамбурге как лучшей русской поэтессе…
– Ну да, ну да, – скромно потупилась Игнатьевна, – у меня даже в голове перепутались все границы! Священные камни Европы, по которым ступала то одна, то другая нога Достоевского. Хоть на четвереньки становись, чтобы всем своим потрясенным существом ощутить все это! Как все это дорого сердцу русского сочинителя!
– Да уж, еще как дорого, – я не знал, как бы полюбопытствовать, не нанеся обиды директору издательства: – а где ты впервые ясно ощутила, что ты – русская?
– Как где? Уже в присутствии. В консульском отделе Немецкого посольства при получении Шенгенской визы. Я вначале растерялась и встала в очередь в окошко для дипломатов, думала, меня пропустят как африканку. Но не тут-то было! Раз по культурному обмену, значит, русскую культуру представляю. Еще добавили: – можете бумаги не показывать, это лишнее, и так видим, что культура и что русская! – директор изящно стряхнула пепел в пепельницу, как я заметил, изготовленную в форме раскрытой книги. Докуриваешь сигарету и захлопываешь книгу, чтобы не воняло. Удобно.
– На границах, правда, – щебетала Игнатьевна, – не без путаницы, в Шереметьеве в аэропорту спросили: – есть ли зеленые, – я поняла так, что имеют в виду зеленых мартышек, разносчиц вроде бы спида, я даже обиделась, а во Франкфурте-на-Майне, тоже ко мне: – а, на съезд зеленых, – я тут обрадовалась и закивала, чтобы лишних вопросов не задавали. Я ведь по-немецки так только, чуть-чуть нахваталась на курсах в институте Гете. Спросили еще только, нет ли у меня чего-нибудь запрещенного к вывозу в защечных мешках.
– А как же без языка стихи-то читать? Немцам по-русски? – я еще ехидно подумал, вот она, культура, вся в защечных мешках и умещается.
– Конечно, по-русски! Я только начну читать, как публика стонет – толль, толль, это у них значит – дико классно! А потом уже и вообще слова сказать не давали, только выйду на сцену – рукоплескания. Только рот раскрою – аплодисменты. Ручку подниму, чтобы все утихли – и тут овация. Но это уже после вручения Пушкинской премии.
– Премию как-то обосновывали, кто-то из славистов выступал с
поздравительной речью?
– При чем здесь обоснование, вообще формальности, когда дело касается такой тонкой вещи, как поэзия? Да, какой-то славист говорил в честь меня речь, не то по-немецки, не то по-голландски, но я поняла по интонации, что хвалебную, он так галантно кивал в мою сторону! Что же касается собственно обоснования, то это же не только славистам известно, что Пушкин, прости Господи, был похож на обезьяну. Кстати, он, как и я, выходец из Африки, в какой-то мере изгнанник, как и я, – мартышка победоносно посмотрела на меня красноватыми глазками.
– Тоже мне, изгнанница, всю-то жизнь на казенных харчах в зверинце, – не удержался я.
– Кто прошлое помянет, тому глаз вон! – осерчала директриса, – дались мне эти харчи, я сегодня сама себя содержу и еще спонсирую музыкальную школу в Сухумском питомнике. Я так еще возмутилась, когда мне в Германии политическое убежище предлагали, мол, богатому литератору не будет жизни в России! А кто тогда Россию поднимать будет, если не богатая интеллигенция? Я от возмущения даже чуть от премии не отказалась…
– А не объяснили, почему Пушкинская премия и в Гамбурге? – задал я отвлекающий вопрос, дабы уйти от больной темы подъема России. Начнет опять от Петра, я даже слышал, она в честь любимого Императора хотела стать из Игнатьевны Петровной, но ее отговорили, Петровны, дескать, итак на каждом шагу.
– Почему в Гамбурге? Потому что деньги есть! – мартышка на секунду задумалась и блеснула школьной эрудицией: – У Гоголя в «Записках сумасшедшего» где луну делают? В Гамбурге! А теперь вот и Пушкинскую премию дают!
– Здесь в России на премию Аполлона Григорьева не выдвигали пока?
– Какого Аполлона? Григореьва? Нет, на этого пока не выдвигали.
Как говориться, в своем отечестве… Но выдвинули там, за бугром – на премию имени Аполлона Бельведерского. Но это уже мне как ваятелю, я ведь лично и пластические искусства представляю. Ручки кверху и застыну: инсталляция "Остановленное мгновение"!
– А на что полученную премию потратила?
– Не потратила, а вложила. В основной фонд. С чего издательство-то началось? Не с моих же гонораров за поэзию, хотя я номер один в рейтинге! А теперь мы крепнем, готовимся уже и к Франкфуртской книжной ярмарке 2003 года, когда Россия будет главной ее темой. У нас фантастические проекты. Книга, которую можно съесть. Правда не каждый сможет ее съесть, но наши слоны это продемонстрируют посетителям. Россия ведь родина слонов! Фокус не в том, что слон съест книгу, а в том, что когда она выйдет из слона с его обратной стороны, ее мы выставим на аукцион для посетителей ярмарки, бьюсь об заклад, цены ей не будет! А еще готовим книгу -муравейник. Буквы так и кишат на каждой странице. Читать можно только тогда, когда идет проливной дождь. Книга, куда автор входит, как в дверь, и выходит только чтобы дать автограф. Книга с двойным, так сказать дном, для перевозки валюты, будет продаваться во всех международных аэропортах. Одна из звезд шоу-бизнеса, я пока умолчу об имени и сексуальной ориентации, пишет для нас мемуары – «Моя интимная жизнь с гиппопотамами», она уже снимается в одноименном фильме. Пять серий. Действие происходит на пяти реках: Нил, Ганг, Миссисипи, Рейн и Яуза! На каждой реке свой национальный гиппопотам. Но не надо забывать, что в отличие от кино, не только мы читаем книгу, но и книга читает нас…
В кабинет заглянула секретарша, как не странно с лицом человеческой национальности. Она что-то шепнула директрисе, подбежав к ней на задних лапках. Та кивнула, и в кабинет пригласили каких-то вьючных животных, одетых по-походному, но не без шика. Игнатьевна подписала каждому его бумагу и по очереди пожала своей лапкой торчащие из рукавов копыта. Когда вьючные вышли, она деловито взглянула на свои швейцарские часы и обратилась ко мне явно с прощальной речью:
– Это наши распространители. Дилеры. Дистрибьютеры. Товар берут только в твердом переплете и продают за твердую валюту. Самки распространяют дамские детективы и любовные романы, самцы крутой мужской детектив и легкую порнографию. И, как вы уже слышали, авторский коллектив у нас достаточно крепкий, но массовый читатель по-прежнему имеет, можно сказать, человеческий вид. Да, жаль, дефицит времени, так еще хотелось поспорить с вами, – вздохнула мартышка.
– О чем еще спорить?
– Хотя бы о постмодернизме!
– Но я не постмодернист, ответил я почти как профессор Лифшиц.
– Все равно хотелось бы поспорить. Но Вас я позвала затем, – ведь вы же в прошлом писатель, – чтобы вы, познакомившись с нашей издательской программой, подумали над тем, как ввести в наш поток некую философскую струю. Тогда бы мы могли рассчитывать на приток читающей публики уже из нашей среды, которая долгим своим молчанием в истории планеты заслужила право называться именно интеллектуальной публикой. Пора из молчанья делать золото! Если раньше мы мечтали, то теперь с вашей помощью мы рассчитываем, на то, что «Критику чистого разума», сами понимаете, того же Канта, или «Критику отвлеченных начал», того же Соловьева, будут читать запоем, как интеллектуальный детектив, и требовать продолжения. Работы будет масса. Представьте себе «Критику чистого разума – 2», «Критику чистого разума – 3», написанную уже не устаревшим Кантом, а нашим более чистым и более разумным современником, а потом пойдет критика уже нечистого разума и так далее по многочисленным просьбам читателей, пока не покончим со всяким разумом. В роли Чистого разума, скажем, Кот Бегемот! - тут мартышка ехидно на меня посмотрела и сделала большие глаза: - Да, я понимаю, для этой роли трудно будет найти человеческого исполнителя. Но теперь у вас есть свобода! А мы можем запустить сериалы на подобной основе. За «Похвалой Глупости» Эразма Роттердамского, сами понимаете, человеческой, последуют «Похвала Мерзости», «Похвала Мерзопакости», сочиненные на том же уровне пока еще безвестными сочинителями, людьми и не только людьми! Актеры уже стоят в очереди, готовы убить друг друга, раньше, чем следует. Сперва сериал, потом – книги. Начните со сценариев. А пока вспомните умную молитву византийских монахов, внутреннюю речь задумчивых животных, еще не воплотившуюся в слово! Издательство «Орангутан-пресс» не останется перед вами в долгу. В случае успеха, разумеется. Давайте предложения. Создайте список. Сколотите писательский коллектив. Мы дополним и поддержим. Дадим вам литературных обработчиков. А теперь, прощайте и подумайте над моим предложением.
И уже в приемную, где меня ожидали сопровождающие узконосые лица:
– Можете увести читателя! Спасибо!



(Опубликовано в журнале «ЧУДЕСА И ПРИКЛЮЧЕНИЯ» № 11, 2002, стр. 50 – 52, Москва)

«Ваше Звероподобие», ЗебраЕ, 2006
(перевод на немецкий – Pop-Verlag, 2011)
В 2012 вышел в Македонии и Хорватии

Вячеслав Куприянов, 2012

Сертификат Поэзия.ру: серия 1109 № 93728 от 18.06.2012

0 | 0 | 1454 | 19.04.2024. 08:17:57

Произведение оценили (+): []

Произведение оценили (-): []