* * *


Оплакали, отпели, схоронили.
И злое время дальше потекло.
Неотвратимо холодно в могиле,
а наверху сиятельно тепло.
Твой гроб тяжёлый, словно жизнь, тяжёлый,
с надрывом пал на глиняное дно.
Прощай, отец! Винясь, к тебе пришёл я.
Темнеет в рюмке мёртвое вино.
Нам так весёлой лёгкости хотелось!
Но ход вещей не ведает стыда -

его жестокосердая умелость
куда верней Грядущего Суда.
О Константине Божьем поп Василий
последние слова гудит под нос.
И вот тебя отпели, схоронили,
и залит зноем августа погост.
Прощай, отец! - Глоток за новоселье,
за Царствие Небесное твоё...
Хотелось капли лёгкого веселья,
но в целом мире не было её...





Сорок дней



А всё ж ещё - в последней, в поздней силе,
пяток деревьев, постаревший сад.
И первые морозы не скосили
с наследных лоз чернильный виноград.
И сиз налёт на яблочном кармине,
и меж ветвей как будто бы искрят
осколки притчи об отце и сыне,
слова вразброс, прощанья невпопад...
За сорок дней не зажила утрата.
А в сбоях сердца истина о нас -

что мы, отец, ни гладко, ни богато
не проживём и в следующий раз.
Вороны хрипнут, по садам кочуя,
в ворожий клюв запихивая дань
О високосной пагубе молчу я,
читая вновь отеческую длань,
вновь узнавая, в собственном узоре,
жизнелюбивый дар его руки.
И наконец, в последнем разговоре,
нет места даже самой малой ссоре.
И мы теперь, как никогда, близки...