* * *


Когда б не музыка, не травный ветер тихий,
когда б не трепет сизопёрых крыл,
я б с бабой злой, судьбою-поварихой
и миски клейкой каши не сварил.

А так - глотну воды, живу и знаю:
не должен сам, а долг чужой прощу.
Так птица, бесприданница лесная,
взлетает, золотясь и не мешая,
плести тенёта хищному хвощу...





* * *


Цикады и сверчки - о, здравствуй, Моцарт милый!
Летучие смычки - о, здравствуй, певчий дар!
Какою нутряной, какой небесной силой
отмечены, июль, бемоль твой и бекар?
Семь зёрен, семь семян, семь нот благоуханных
рассыплют в темноте цикада и сверчок.
помилуй, Отче, нас, душой не бесталанных,
смягчи ещё гортань и не гаси зрачок.
Прости мне хрипоту и почерка изъяны. -
Покаясь, повинясь, я снова тихо рад

истоку своему - от их ночного клана,
от пьющих синеву таврических цикад.
Когда погашен свет, столь властен пьяный воздух,
что хочется отдать слова и письмена
за камертонный звук, за первозданный роздых,
за семь ночных глотков летучего вина.
Мы в оны времена совсем по-птичьи пели.
И лишь потом сплели словес лукавых сеть.
Но помнится от гнёзд, от лиственной купели:
воистину, дышать и означало - петь...