Проезжаю мимо блошиного рынка,
мешает слеза или просто соринка
смотреть на руины былого тепла,
над ними парят ещё чьи-то тела,
носившие эти кримплены и шляпы,
и гневно поёт над развалом Шаляпин
про гибнущий род за презренный металл,
но, кажется, бисер напрасно метал –
они ведь из этих надтреснутых чашек
всего лишь вечерние пили чаи,
застыв статуэтками, китчем редчайшим –
над хламом,
над веком,
над плачем ничьим!