* * *


О львином сердце, вырванном с корнями,
о цезаря бубновой голове
поговорим вполголоса, меж нами,
в горячей мураве.

Свирепый зверь, неловкий чтец талмуда,
не хочет знать колючих, цепких слов.
Но видит сны - и в рыжем сне Иуда
опять предать готов.

Таков он, август, пащенок ущерба,
свояченник непойманных убийц.
Сквозь пурпур династического герба
совсем не видно лиц.

Сквозь выпуклую толщу океана
не слышен субмарины обертон -
а только дрожи гибельной осанна
корёжит небосклон.

Проспать бы на лету лихое время!
Ты был моложе - и вчера зарыт...
Чертополох, бросая в воздух семя, -
над нами семерыми, надо всеми, -
вдоль радуги размыт.



Порыв стужи


Ветер студёный шальной налетел,
наколотил яснобоких каштанов. -
Словно плоды марсианских баштанов,
светятся россыпи глянцевых тел.
Ветер внезапный, богемная блажь,
дерзкою стужею брызжет на листья,
треплет ветвей обречённые кисти,
ломится в форточку - на абордаж...

Кличет, бродяга, всю голь на гульбу -
и багреца, и цыганского злата.
Стынью, немением чакры во лбу
осень его, перед казнью, богата...
Травы охрупчит студёная тишь,
остекленеют до Пасхи лягушки.
Заиндевелых каштанов игрушки
стащит в нору острозубая мышь...