* * *


Неверный май. Похолодало.
В студёном воздухе - бодрей
горчащего гудка вокзала
сиреневый гиперборей.
Таков наш климат ненадёжный -
то перепад, то перекос.
И нрав наш - тот же: бунт подкожный,
непредсказуемый до слёз.
Крепчал сирени свежий голод
в ноздрях, в грудине, в голове,
и ёжился озябший город
на дальних подступах к Москве.
Там варят, кажется, железо,
чтоб сталью слёзы утереть,

чтоб молчаливый ствол обреза
под рёбра брату упереть...
Быль нашей придури - сурова.
Но есть три света: образа,
от сердца молвленное слово
и тихой матери глаза...
Всё прочее - вполне похерю
и не признАю проку в нём.
А с этой троицей - поверю,
опять поверю в окоём,
где заревом расплава выплеск
похож на неизбежный Суд...
То был, должно быть, город Липецк,
где в мае липы не цветут.