Не наследственность дурная,
но — ошибка в ДНК,
распахнут ворота рая
перед очи дурака.

Повлекут его тропою
вдоль неведомой стены
то ли сразу к водопою,
то ли сквозь больные сны.

Ему встретятся растенья,
заключённые в сады,
красоты и запустенья
повстречаются следы:

кот слепой, бухая баба
с плавниками вместо ног,
да из Камеди из Клаба
парень с кличкою Бульдог.

Вот они его встречают,
вот приветствуют кивком,
и, пока души не чают,
посылают за пивком.

Там одна шестая суши,
но не лучшая земля,
отдавала богу душу,
словно просится в друзья.

И на нивах разорённых
копоть старого жнивья,
рядом высятся хоромы
генерайского жулья.

Церкви маковка пустая,
две сосны на бугорке:
вот и вся одна шестая
ойкумены при райке.

Потому, что если много,
чем дано на одного,
не допросишься у бога
столько всякого всего!

Потому, что бог не фраер —
сам на жердочке сидит:
кого надо покарает,
кого нужно пристыдит.

Дураку и то — отрада,
его только помани —
он отдаст ключи от сада,
и от града — вот они.

Вот ключи от горбольницы,
от гостиницы ключи, —
с синяками на ключицах
террористы-басмачи.

То какой-то глас михайлов,
то не слышно ни фига,
то инфа из сжатых файлов
ударяется в бега.

Налетает сильный ветер,
начинается пальба:
попадают дети в клети,
потому, что там — судьба.

Потому, что наши дети
пережить не могут тут,
если взрослые заметят —
руки-ноги оторвут.

Многих выпрут из природы
книзу верхом головы,
мол, какие ваши годы —
если вы уже мертвы?

Относительно соседства
принудительной любви
с элементами эстетства
детской клятвы на крови:

закопайте ваши детства
ниже уровня земли,
и выпрашивайте средства
на протезы, костыли.

Небожители суровы,
только руки коротки.
Сам-дурак и в море крови
выплывает за буйки.

Погибают мириады
звёзд — светящихся жуков:
миллионы, миллиарды
сопляков и стариков.

Расцветает папоротник,
мама тоже где-то здесь...
У кого-то папа — плотник,
у кого-то просто есть.