Не пьет.
Телевизор не смотрит.
Не ходит голосовать.
В каморке его одиночной
лишь стол, потолок, да кровать,
да зеркало, что отражает
небритые впадины щёк,
всей плоскостью напоминает, что жив.
Что не умер ещё.

То спит.
То лежит неподвижно.
То взглядом толчёт потолок,
но к вечеру ближе выходит
отведать природы глоток.
Закурит.
Под ноги посмотрит.
Молитву произнесёт,
когда запотевшее небо
в бездонности лужи
блеснёт.