Рыбный день

Дата: 19-03-2011 | 15:41:02

В позапрошлый четверг

Позови меня тихо, секретно,
В позапрошлый четверг дождевой.
Я хожу по земле безбилетной.
С непокрытой хожу головой.

Пеленаю простывшую розу
В ученический дух и тетрадь.
Запускаю с соленых утесов
самолетик наверх, умирать.

Были тонкие лодочки – туфли,
Антреприза с водой и бедой.
Коломбина на маленькой кухне
Замарашкой была и святой.

Ей плясать бы тогда, на карнизе,
В ожиданье письма и дождя…
Но в намокшем апрельском эскизе,
Сонный аист не видит дитя.

Пустыня. Сновидения.

Смотри, под ногами нечёткие тени,
Промозглые соли, полночные страхи.
Я, словно любви, лишена сновидений.
Винтажные окна в холщовой рубахе
Моих альбионов, сетчатку застлавших.
Герои спешат с опозданием вечным.
Сквозь стаи разбойников, с неба упавших,
Сквозь мамины грозы и папины плечи.
Пустыня, пустыня…Такое возможно
Желать одиноким счастливым дворнягам.
Но я - героиня, и падают в ножны
Резцы по стеклу, карандаш и бумага -
Милейшие души! Мне кланяться поздно…
В бинокль поглядит удивленный прохожий -
На место полей, вероломно-безхозных,
Вползает вода и блестит осторожно
Змеиною кожей, атласной и рваной.
Мне слов не найти восхитительно-бранных,
И папин затылок, и мамину спинку,
А также сестренку - тугую осинку.
Но я героиня! Органные залы
Давно опустели, пропиты наречья…
Свистят баснописцы на млечных вокзалах,
Наверх провожая своих подопечных.
Пустыня, мне больно… И тихо, как в сказке.
Вода лишь заденет и мимо промчится,
Как в тех деревянных забытых салазках.
В пустыне дворняга завоет волчицей.
Усни по указке усни по указке

Рыбный день

Когда плыла мурена за окном,
В квартире каждый угол заострялся.
И бабочки напоены вином,
И кошки трепетали в нежном вальсе.
Блестела кожа редких фонарей,
Парнас был занят муравьиным ложем.
И выходил во двор слепой борей
С обветренной и остолопной рожей.
Винилы марта сменяны на час
Кондукторами в строгих телогрейках.
Но край мой, полосатый, как матрас
Выстраивал сапожки по линейке.
Ватага сизокрылых лошадей
Покоя не давала и парила
Над морем растерявшихся людей.
И я забыла всё, что с ними было…
В безрыбье, в круг, очерченный метлой,
Средь камышовых свистов, на рыбалке
Сидело время с белой головой
И отмечало на бумаге галки.
Но только шанс им дан забыть, уйти
В мгновение, где загорятся флоксы.
Оскал мурены, март и желатин
Замешивают в землю ортодоксы.
В ней ты, как рыба, плещешься один...

Восточное

Восточная лампа в смятенье накала
мерцает чуть слышно и светит так сложно.
А мне под лопаткой не хватит кинжала -
настолько там гладко, почти непреложно
Тебе же напротив - вот нож, плащ – палатка,
бессонная повесть, ладонь против шерсти.
Огранка пиалы мне пальцы окрестит
харам эта воля, харам эта воля…

Где синие птицы, клюющие прозу,
по звуку склонявшие к быстрым уходам.
Там яблоко будет и чайная роза,
и руки врачей в бесконечные воды.
Тебе же напротив – на зиму венчаться
и лоб целовать до последней стихии…
Где в лодку садятся Печорин и Чацкий,
а лодку толкает бразильский алхимик.

След в след, по-восточному крадучись еду
С кинжалом и строчкой слепой аюрведы…
Холодная кромка резной рукоятки
Блестит под лопаткой так сладко так сладко
харам эта воля….

Башмаки

Ляг. Не тревожься. Башмаки сними.
Кентавры разожгут речной камин,
По огоньку выхватывая слово.
Ступает тихо в комнату основа,
И ты клубочком тянешься льняным

По коридору тонущих в любви,
Сорвавших голос в обожженных травах.
В конце пути гудящая дубрава
Заполнит композицию, обвив
Руками божества древесный лик.

Твоя ж сторонка – шерстяной акын,
где синей нитью перевязан сын.
Колени, закаленные в угле,
За право одиночества в седле
Отдай ему на длинные часы..

Но только плач не смей ему дарить
Который принесет и сон и сыть
И женщину, рождающую корни.
Полынь насыпь в окрепшие ладони...
Ляг. Не тревожься. Приготовься быть.

Иван-чай

Липкие зимы в прошлом, мой милый друг.
Суть обнищания тела - душа в кавычках.
Было бессонно, боязно, стало вдруг
Так безразлично, просто - до неприличия.
До рождества кулаков из позиций рук,
Ленточки водной из дуновений птичьих.

Так и случается: грянет иван-чай
После разденут пристань, возьмут на мушку
Облако бабочек. Буду. Но не встречай
Ни Акулину с яблоком, ни пастушку,
Ни простодушно раздувшую твой очаг.

Радости узнавания не бывать.
Всё - суета на местности, где нет места
Ватному облаку, коим была кровать
Происхождению чуждого из известных
Знаков и дат, назначенных – умирать.

Тонут прощания,скормлены корабли
Дикому чудищу с белою шевелюрой
Те башмачки, что по воде брели
Красные, помнишь? Тоже поплыли сдуру
Грустно касаясь носиками земли…

До пелерины стаявших облаков -
тайной гряды знакомых двоим словечек,
станешь тянуть исчезнувшее наречие
в мёртвой зимы подёрнутое ушко.
Чем-то молочным плача и бесконечным…

Накануне

Накануне звука тончает миг.
Обездолен всякий, и - не зови.
Раскален до ребрышка змеевик,
и вода тревожный диктует свинг.

Из стакана черного с молоком,
накануне бережного – прости,
через край себя проливает дом
и по гласным слово горит в горсти.

Накануне певчих, темнеет рот,
опускает всякий на дно кольцо.
И дрейфует небо, рождая брод,
запрокинув к свету свое лицо.