Двойной портрет Пастернака и Мандельштама на фоне исторической неизбежности

Стало общим местом в литературоведении, что поэт П. двигался «от сложного к простому», а поэт М. – наоборот, «от простого к сложному». Но это, в сущности, мало что объясняет. Согласитесь, от простого к простому или от сложного к сложному движение попросту невозможно! Во-вторых, если что-то из чего-то развилось – значит, оно там изначально было. Не может Нечто родиться из Ничто! Существует недропонимание – понимание того, что творится в недрах событий. Пастернак, наряду с Есениным и Маяковским приглашённый на дачу Сталина в качестве ведущего советского поэта, не мог не понимать, что его ранняя эстетика сложновата для понимания рабоче-крестьянскими массами. И не то, чтобы он опасался утратить статус первого поэта страны, доставшийся ему «по наследству» после ухода Есенина и Маяковского. Он, интеллигент до мозга костей, чувствовал, что «некрасиво быть знаменитым» у людей, не понимающих его творчества. Я не думаю, что для него это был вопрос выживания. Он, возможно, хотел больше соответствовать своему статусу, тяготел к неоклассицизму. Поэтому движение от сложного к простому было взаимным: так же развивалось и время, и поэт незазорно и непроизвольно стремился быть конгениальным своему времени. Вместе с тем, никакие веления времени не могут заставить человека измениться, если сам он того не желает. «Мыслящий тростник» не обязан «прогибаться под изменчивый мир». Скажем, на Макса Волошина революция и НЭП вообще никак не повлияли. Но это ничуть не свидетельствует о толстокожести и равнодушии писателя. Просто на одних перемена декораций действует как обухом по голове, а на других - вообще никак не действует.

Осип Мандельштам, в отличие от Пастернака, как-то моментально стал после революции изгоем, и здесь, конечно, «виноваты», прежде всего, личностные качества поэта. Обидчивый и ранимый, он легко находил врагов. Вспыхивал как спичка, из-за любого пустяка. Был драчливее Есенина: мог наброситься на собеседника в совершенно трезвом состоянии, и было сложно объяснить причину столь агрессивного поведения известного поэта. По правде говоря, и писатели, в большинстве своём, относились к нему не лучше. Это уже были другие писатели: в моду входил тип писателя-чекиста. Конечно, сам Осип тоже был не очень белым и пушистым. Написав своё знаменитое антисталинское стихотворение «Мы живём, под собою не чуя страны…», он зачем-то стал читать его всем знакомым поэтам подряд, прекрасно понимая, что тем самым ставит их под удар. И потом это вернётся к нему бумерангом. Когда Сталин позвонит Пастернаку и напрямик спросит, хороший ли поэт Мандельштам, Борис Леонидович будет долго и напряжённо молчать в трубку, пока, наконец, сам верховный не положит трубку. Естественно, Пастернак не без оснований опасался, что стихи «про кремлёвского горца» уже достигли всеслышащих ушей генералиссимуса.

Худа без добра не бывает. Отверженный Мандельштам, аутсайдер и пария, после пяти лет «молчания» обрёл совершенно неповторимый голос! И на «провокационный» вопрос Ахматовой: «Пастернак или Мандельштам?» сегодня, я уверен, большинство людей с уверенностью ответит: «Мандельштам!» Мне даже кажется, что сегодня поздний Мандельштам – наиболее актуальный поэт Серебряного века. Ибо "последние станут первыми"! "Век-волкодав" изрядно поработал над душой поэта! У него даже появилось, по определению Цветаевой, "длинное дыхание" ("Стихи о неизвестном солдате"). Лучшие стихи Мандельштама впитали в себя даже неведомый прежде в России сюрреализм. И достигли невиданной мощи воздействия. А уж чистотой исполнения Осип, ученик Гомера и Данте, славился всегда.

Заблудился я в небе, - что делать?
Тот, кому оно близко, ответь!
Легче было вам, дантовых девять
Атлетических дисков, звенеть.

Не разнять меня с жизнью, - ей снится
Убивать и сейчас же ласкать,
Чтобы в уши, в глаза и в глазницы
Флорентийская била тоска.

Не кладите же мне, не кладите
Остроласковый лавр на виски,
Лучше сердце мое разорвите
Вы на синего звона куски!

И когда я усну, отслуживши,
Всех живущих прижизненный друг,
Он раздастся и глубже и выше -
Отклик неба - в остывшую грудь!

9-19 марта 1937.

Конечно, искусствоведы слегка утрируют, говоря о простоте или сложности творчества того или иного поэта. Например, «простой» Пастернак мог вдруг выдать что-нибудь типа:

«На меня наставлен сумрак ночи
Тысячью биноклей на оси…»

А «сложный» Мандельштам в плодовитом для него 37-м году писал и такое:

«Я скажу тебе с последней
Прямотой:
Всё лишь бредни, шерри-бренди,
Ангел мой».

У простоты перед сложностью есть то преимущество, что её лучше понимают современники писателя. У сложности - то, что она становится понятней с течением времени, поскольку расшифровывается не сразу. Впрочем, простота иногда "бьёт" сложность и в далёком будущем - тем, что моментально расхватывается на цитаты, которые потом живут в веках. Могу сказать совершенно точно, что к глубоким людям, к которым, без сомнения, принадлежат и Пастернак с Мандельштамом, как-то плохо клеятся псевдонародные поговорки типа "простота хуже воровства" или "краткость - сестра таланта". Пастернак и Мандельштам всем своим творчеством не просто ставят их под сомнение, а разбивают в пух и прах! Хотя Чехов, автор больших по объёму пьес, наверное, имел в виду вовсе не длину произведения...

Очевидно, и Пастернак, и Мандельштам развивались не потому, что не хотели стоять на месте. Они искали и находили в себе "противоположности", второе, "расширенное "я". Пушкин вроде бы и не шарахался из крайности в крайность, но у него была счастливая возможность жанрового разнообразия. "Не пишется" лирика - сочинил сказку, нет сюжета для пьесы в стихах - взялся за прозу. А вообще человек развивается просто потому, что живёт, в нём и вокруг него происходят перемены. Правда, бывают скучные люди, вроде Фёдора Сологуба, которые всю жизнь пишут об одном и том же. Но и жизнь у таких людей скучна и однообразна, подобно мутному стоячему болоту.

Как хорошо, что и М., и П. нашли в себе динамические возможности для развития. Это когда словно бы отпочковываешься сам от себя и начинаешь новый побег. Но, как ни странно, это не мешает узнаваемости художника, так же, как и в случае с ранним и поздним Скрябиным в музыке. Но зато какой размах! Какой путь! Какой божественный объём бытия. Конечно, здесь и жизнь окружающая "приложилась", и внутренние резервы отыскались. Anxiety and curiosity.

16.01.11 - 15.03.11.

Александр Карпенко, 2011

Сертификат Поэзия.ру: серия 791 № 86105 от 15.03.2011

0 | 4 | 3538 | 26.04.2024. 04:08:58

Произведение оценили (+): []

Произведение оценили (-): []