Смотрели вслед нам небеса, смотрели в лица,
Со всех сторон лишь синева над криком птицы,
Но над обителью вершин не слышат Боги.
По борозде земных морщин бегут дороги

Смотрели горы тяжело и без укора.
У горя детское число, нули – опора.
Отброшу ритм мужских цепей –
и замолкаю, -
полынь, ромашка и кипрей
цветут по краю.

Я по оврагам разнотравья
Опять без памяти бегу,
Но материнское бесправье
С тех пор утешить не могу.
И как спасенье от отцовства,
Мне мир свободен и широк,
Когда с отчаяньем упорства
Переступлю его порог.

Судьба сурова, как огонь, она пытала и смотрела,
И материнская ладонь шершавой нежностью болела.
Пять детских лет, как торжество, висели варежкой с резинки,
Но ветер вышел за село, чтоб укротить уход убринки

Застыли горы над Убра, как назидание.
Я больше брату не сестра, а покаяние.
Не тает снег на высоте -
Я это знаю,
Но на молчание в беде
Пойду по краю.

Я по обрывам расставаний
Опять без памяти бегу,
Но материнское страданье
Утешить так же не могу.
Ее шершавые ладони
Во сне мне косы теребят.
За кротость, силу и бездомье
Отцы бесправием казнят.