Полет Шмеля

Полет Шмеля
Рассказ

***
Михалнаумыч - маленький, кругленький, не старый еще мужчина, протиснулся в хоровой класс и зашарил грустными карими глазами по партам. Ирка сползла на пол и притаилась.
- Макагова здесь? - спросил Михалнаумыч скорбным голосом.
- Да, здесь была, вроде бы, - ответила хоровичка, поправляя очочки.
Учителя переглянулись. Ребята притихли.
- Скажите ей, чтобы шла в огкестговый класс, - нарочно строгим и громким голосом произнес Михалнаумыч, подавляя улыбку, - с четвегтого класса у всех стгунников не хог, а огкестг. Кто еще тут? Павлик, и ты здесь? Ну-ка, магш! Извините, Ольга Михайловна!
Ирка пребольно щипнула Павлика за ногу через мышиные форменные штаны и погрозила из-под парты кулаком: "сиди - успеем еще и на оркестр".
В первый класс музыкальной школы Ирку приняли на фортепиано. Но, когда Иркина мама привела ее первого сентября в школу, девочку не взяли по причине отсутствия инструмента дома. Ирка выла на всю парадную лестницу музыкальной школы, мама стояла рядом с растерянной улыбкой.
- А ну-ка, кто здесь так ггомко плачет? - поинтересовался невысокий человечек, случайно проходивший мимо с потрепанным скрипичным футляром под мышкой.
- Что случилось? Я заметил вашу девочку на экзамене весной, неужели не взяли? - спросил он.
- Взяли, только сказали фортепиано купить, а возможности такой нет, - озадаченно сказала Иркина мама, - говорят, идите к какому-то Пропищину на скрипку, он возьмет.
- И он возьмет! - возликовал коротышка, - потому что нельзя не взять такую способную девочку - это газ, и потому что Пгопищин Михалнаумыч - это я и есть - это двас. И еще: девять гублей - скгипка и губь двадцать - смычок - вот и весь натюгмогт, - весело добавил он.
- А я хочу на пианино, - упрямо заявила Ирка, с ненавистью глядя на Михалнаумыча.
- Пианино со втогого класса будет. Научишься и на скгипке и на пианино. Ну, как?
- Ладно, - прохлюпала Ирка, - а когда на урок?
- Вот и славно, - Михалнаумыч взял Иркины руки в свои, потянул гибкие пальцы, ощупал мягкие подушечки, легонько прихлопнул и улыбнулся, - а на угок завтга пгиходи.
Потом был дуэт. Кудрявый Павлик стоял справа и тянул "картошки", упираясь Ирке в ухо смычком. Михалнаумыч бегал по классу, время от времени оттаскивая ватного Павлика от Ирки. Павлик переступал ногами и снова подбирался к Ирке, тыкая смычком то ей в шею, то куда-то в щеку.
- Павлик, стой на месте и смотги в ноты! - орал Михалнаумыч, - Йига, бушует, бушует Днепг! Волны, Йига, волны, чегт возьми! Во-о-о-т! Молодец! Тепегь хогошо!
"Реве та стогне Днiпр широкий", - остервенело выводила Ирка, взлетая ввысь от упоения. Ватный Павлик тащил длинные ноты - "картошки", осоловело вперившись в пюпитр, и тоненько подвывая себе под нос.
- Стоп! Стоп! - волновался Михалнаумыч, - кто это воет? Павлик, догогой, не надо петь. Иггай, деточка, иггай! Петь не надо, только иггать! Сначала!
Вся концепция повторялась снова, пока в класс не набивались старшие ученики и не начинали потихоньку хихикать, глядя на дуэт "мелких". Михалнаумыч грозно зыркал на старших и делал им страшные глаза, грозя выпроводить прочь. Лицо его было сосредоточено и вдохновенно, нижняя губа оттопырена, он парил в облаке восторженного творчества, вместе с талантливой Иркой, вместе с раскисшим от напряжения Павликом, вытягивая все Павликовы "картошки", тыча пальцем в ноты перед его носом.
Бабушка Вера Ивановна легкой трусцой семенила за Иркой, в одной руке она держала холщовую сумку с Иркиным обедом, в другой - несуразную папку с нотами на длинных шелковых шнурках:
- Ира, постой! Машина! - серчала Вера Ивановна, - незачем так нестись! Опять будем целый час в коридоре сидеть.
- Бабуля, сегодня пятница, и ты все перепутала, первое сольфеджио, это во вторник мы час ждем, а в пятницу опаздываем, - занудливой скороговоркой объясняла Ирка, оглядываясь на Веру Ивановну.
У школы уже стояла Волга Павликового папы и шустрая домработница Нюша выволакивала из машины сначала необъятную сумку с продуктами и термосом, футляр со скрипкой, портфель с нотами, а потом уже и размякшего Павлика, с сонным выражением заспанного лица.
- Ой, гляди, только ноги за него не переставляют, - говорила Вера Ивановна куда-то в бок, - здрасьте, Нюрочка, - добавляла она со слащавой улыбкой, семеня вслед за Иркой вверх по школьной лестнице.
Павликов папа в прошлом был неудавшийся скрипач, поэтому дорожка сына была предрешена уже с первых его мокрых пеленок. Папа купил ребенку мастеровую скрипку, размером с ладонь, и маленький Павлик, лет примерно с двух, изображал немыслимые конфигурации из склеенных на игрушечном грифе розовых пальчиков, и душераздирающего скрежета по струнам спичечного смычочка, зажатого в пухленьком кулачке.
Из года в год, два раза в неделю Павлик нещадно изводил Михалнаумыча своей осоловелой игрой, учитель страдал немыслимо и жестоко, стараясь не выдать себя и не запустить в мальчика чем-нибудь тяжеленьким прямо на уроке. Ребенок был абсолютно профнепригоден, безнадежен и потерян для искусства. К концу Павликового четвертого класса Михалнаумыч, наконец, решился поговорить с Павликовым папой, для чего и вызвал его в класс.
Павликов папа, в костюме с фиолетовым отливом, в ароматах терпких мужских духов, со свежей улыбкой на гладковыбритом лице решительно распахнул дверь класса и возник перед Михалнаумчем в назначенное время.
- Иггай! - приказал Михалнаумыч, и Павлик, как заведенная кукла заиграл несчастную "Пчелку" Шуберта. Некогда беззаботное шубертовское насекомое беспомощно жужжало в неповоротливых Павликовых пальцах, безуспешно пытаясь высвободиться из них на свет божий, как из банки с клубничным вареньем.
Свежая улыбка Павликового папы стыдливо поползла вниз по подбородку и притаилась в нагрудном кармане фиолетового костюма. Павлик, пыжась от напряжения, доиграл последнее пиццикато и понурил смычок.
- Иди, деточка, - всхлипнул Михалнаумыч, прервав воцарившееся молчание, - побудь в когидоге.
После недолгой беседы с учителем Павликов папа вышел в просторный холл и присел на банкетку. Он достал носовой платок и обтер крупные капли пота, выступившие на лбу. Мысли его лихорадочно метались. Консерваторская сцена, с залитым софитами Павликом на ней, взлетала в вязкий эфир плавным круговоротом радужных бликов несбывшихся надежд.
Классный вечер Михалнаумыча завершала семиклассница Макарова с виртуозной и эффектной пьесой. Михалнаумыч сидел в глубине зала, вцепившись в подлокотники потрепанного кресла побелевшими пальцами. Он наблюдал, как Ирка вышла на сцену, как она поклонилась под доброжелательные аплодисменты переполненного зала, как кивнула аккомпаниатору. "Как она начнет? Не забыла ли новые штгихи? - думал Михалнаумыч, волнуясь, - давай, детка, не подведи стагика, покажи им всем, как надо иггать!"
Ирка заиграла. Скрипка рыдала кантиленой в басах, вибрировала тягуче и нежно, головокружительно летела пассажем, дышала живым пиано. Михалнаумыч задохнулся восторженной гордостью, по-стариковски расчувствовался, в уголках его глаз блестел хрусталь.

***
- Как тебя зовут, деточка? - Михалнаумыч притянул мальчика за плечи поближе к свету.
- Илья.
- Ну, сыггай что хочешь.
- Мне мама сказала, чтобы я вам Пчелку сыграл.
- Давай!
Илюша живо развернулся, выхватил скрипку из рук деда, вышел на середину комнаты и поклонился Михалнаумычу.
- Колоссально, - воскликнул Михалнаумыч, расхохотавшись, - начало многообещающее.
Илюша заиграл Пчелку, шустро перебирая ловкими пальчиками, дед весь сомлел от удовольствия, пряча улыбку и поглядывая на реакцию старого учителя.
- Вот это Пчелка, так Пчелка! Молодец! - расхвалил Михалнаумыч Илюшу, - отлично спгавился, не то, что твой папа.
- Мой папа в Америку уехал, в командировку. Обещал мне канифоль новую привезти, - сказал Илюша, укладывая скрипку.
- Как они? - спросил Михалнаумыч.
- Отлично! Вот прислали к вам с поклоном свое чадо, - ответил Павликов папа, - говорят, лучше вас никто не научит. Ира на гастролях с оркестром в Германии, Павлик доктора получил по своей физике, а Илюшка - на мне. Начали с ним два года назад в Германии, теперь вот в Москву вернулись. К вам.
- Нет, не возьму. Стар стал. Болею. В школу не хожу уже.
- Михалнаумыч, не откажите! Способный-то парень!
- Вижу. Слышу. Только мне уже семьдесят пять, и диабет, чегт бы его побгал! - заворчал Михалнаумыч.
- А мне мама говорила, что вы мне "Шмеля" дадите, - сказал Илюша.
- Какого еще шмеля?
- Ну, вот этого, - сказал Илюша и заиграл "Полет Шмеля" Римского-Корсакова.
- Да, ты, я вижу, вигтуоз! - воскликнул в восторге Михалнаумыч.
- Это он на слух, Михалнаумыч, - сказал Павликов папа, - никто не учил.
- Ладно, пгиходите завтга, - вздохнул Михалнаумыч, - будем "Шмеля" учить, что с вами делать.
Машинка для делания музыканта закрутилась вокруг Илюшки. Жесткий график занятий внука был под неусыпным контролем. Илюшка учился легко, схватывая на лету. Он поражал Михалнаумыча своим талантом виртуоза, необычайной музыкальной памятью и артистизмом. За "Шмеля" взялись через год.
- Не иггай так быстго, - советовал Михалнаумыч, - шмель - кгупное насекомое, летает тяжело. Смотги, какой он кгасивый, багхатный, это надо все звуками пегедать.
Илюшкин шмель летел, переливаясь плюшевой спинкой, то приближаясь, то отдаляясь дрожащим пианиссимо, кружа по классу снова и снова. После концерта Илюшку так и прозвали - Шмель.
Первую рюмку Шмель вкусил в компании дворовых пацанов лет в пятнадцать.
- Давай, Шмель, - ржал долговязый Гошка по кличке Прыщ, - будь человеком! А то все мозги пропилил на своей скрипульке.
Приезжая Анька стояла рядом, с тлеющей сигареткой в накрашенных губах, ее насмешливые раскосые глаза сводили Шмеля с ума. Он пил, быстро хмелея. После, Анька равнодушно дала себя ласкать в подъезде, уверенно тиская разбухшую ширинку Шмеля, задохнувшегося пьяной страстью.
- Что пгоисходит, Илья? Это не игга! Почему ты не занимаешься? Летом - конкугс. Ты не готов, - Михалнаумыч растерянно развел руками, - я не узнаю тебя, - добавил он скорбно.
Шмеля заперли на замок. Он целыми днями лежал ничком на кровати, сочась злыми слезами и тоской по Аньке. Через неделю инфаркт свел Михалнаумыча в постель, как будто жало шмеля поразило его в самое сердце.
Ирка вырвалась в Москву на три дня, с трудом найдя себе замену в оркестре.
- Она уехала, мама, - выдохнул Шмель.
- Илюша, родной! Что ты делаешь? Я все понимаю, но сейчас не время. Надо работать. Надо заниматься. У тебя нет ни минуты, - Ирка присела на край кровати, вплела пальцы в волосы сына, собрала в горсть, чуть встряхнула.
- Я не могу.
- Хорошо. Езжай в Челябинск. Вот билет. Самолет через три часа. Я отвезу тебя. Не потеряй обратный билет. Гостиница забронирована.
- Мама! - Шмель живо развернулся, кинулся к матери, обнял на мгновение, соскочил с постели, заметался по комнате.
Илья вернулся через день, сосредоточенный, молчаливый. Ирка тоже помалкивала по дороге из аэропорта.
- Спасибо, мама! - наконец заговорил Илья, - мне нужно было на нее посмотреть. Я сразу понял, что ты была права. Не мое еще время.
- Хорошо, сын, я очень на это рассчитывала и рисковала, - сказала мать.
Михалнаумыч в домашнем халате сидел в кресле перед окном. Он смотрел, как кружат блестящие искорки, как покачивается корявая черная ветка на жиденьком фоне февральского московского неба.
- Михалнаумыч! У вас дверь открыта!
- Илюша! Догогой! Откуда ты?
- Я с поезда и сразу к вам.
- Ну, гассказывай!
- Все хорошо, Михалнаумыч. Но, главное то, что у меня пропало спиккато. Я не мог вспомнить ощущение.
- Илюша! Какое спиккато у тебя пгопало? - Михалнаумыч расхохотался, - ты - лаугеат многих конкугсов, скгипач от Бога! О чем ты говогишь?
Но Илюша уже раскрывал футляр и вынимал скрипку. Он играл старому учителю, в который раз в этой самой квартире. На кухне Ирка пребольно щипнула Павлика через штаны, смешно грозя кулаком: "сиди - успеем еще", а Павликов папа с огромным тортом на коленях сидел в прихожей на табуретке прямо в пальто и шапке, и слушал, как его дорогой Шмель блистательно и ярко взлетает ввысь.