В грязном подвале, в городе ангелов, в прошлом веке,
когда рок-н-ролл обзаводился кумирами и гробами,
я видел нетрезвого поющего человека,
человек пел песню об Алабаме.
А в это время, в районе бесконечно долгого постоянства,
строили на костях, ломали и снова строили,
я тогда еще не родился, а после – дурея от пьянства –
я очнулся в автобусе, недалеко от Гостомеля…
И это было бы чудом, если бы я знал хоть немного больше
чем то, что мой дед остался под шпалами БАМа,
я открыл глаза – это была граница с Польшей,
а человек все еще пел об Алабаме…
В конце концов, я очутился в каком-то ресторане в Америке,
в ресторане не пели песен, но непрерывно читали Бродского,
я заказал триста водки, борщ и вареники,
и ностальгию от Би-Би-Си и Новгородцева.
Я ел свой борщ, вспоминая надпись: «Помиловать!
Выслать! Пускай там хоть усрется своими стихами!»,
а рядом проснулся Джим и заплакал: «Милые!
Спойте мне песню об Алабаме!»…