Шмон (вспоминание)

- Не делайте проблему, у меня будут неприятности. Вы же понимаете, это не мы, это не у нас, - ответила усталая женщина в моем почтовом отделении, когда я разъяренно выкладывала на стол вскрытые пакеты детского питания и письмо, залитое чем-то так, что нельзя было разобрать написанного. Шел 1979 год. Родившийся в этом году сын по вине каких-то негодяев, систематически потрошащих мою корреспонденцию, от писем до посылок, на этот раз остался голодным.

- Нет, это не мы, но если вы настаиваете, я отмечу, что поступило в поврежденном виде, - женщина расписалась и шлепнула печать на разодранный пакет. - Только напрасно все это, ничего вы не докажете, и мне - неприятности, - расстроилась почтовый работник.

Я терпела унижение и привычно наблюдала - тридцать лет. Письма от родственников приходили в целых конвертах. Из издательств контролировались избирательно, например, пакет из "Молодой Гвардии" дошел целехоньким, а "огоньковские" и "Века ХХ и Мира" прочитывались, так же, как из "Юности", где-то на перегоне Москва-Одесса.

Когда пошла корреспонденция общества "Мемориал", конверты можно было просто не запечатывать, началось прямо "братское сотрудничество" с неизвестно кем. Пришлось перевести поток корреспонденции на другого, не засвеченного адресата.

Отправила двадцать четыре письма со статьей в разные города, дошли только четыре... А в Лос-Анджелесе подруга не получила ни одного - за пять лет.

В 1982 году был смешной эпизод: иду на работу мимо городского сада, подходит симпатичный человек, красную книжечку предъявляет, и советует разборчивее относиться к адресатам - то в Америку пишете, то в Польшу... своих, что ли, мало?

Я попыталась все-таки разобраться с этой неприятной "почтовой" историей, обратилась на главпочтамт, увы, по очередному случаю. Дело ограничилось еще одной печатью, подтверждающей, что "корреспонденция поступила в поврежденном виде". У меня много таких подтверждений...

В 1989 году, выступая на городском собрании "Мемориала", опять пришлось поднять вопрос о перлюстрации почтовых отправлений, оказалось - это не только моя беда, это касается многих одесситов.

1991 год, февраль. Звонит мой херсонский друг:

- Высылаю книгу Пьецуха, нужный тебе адрес вложу в нее. Книгу Пьецуха получила. Во вскрытой бандероли. Адреса друга, проживающего в Афинах, не оказалось.

Новый звонок, уже в апреле.

- Оля, рукописи высылаю, сообщите получение.

Это Юнна Мориц. И, конечно, пакет пришел растерзанным, с очередной печатью почтового отделения над привычным: "Поступило в поврежденном виде, 9/4, 1991 г.".

На этот раз почтовый работник возмущенно сказала: - "Я так переживала, вдруг что-то пропадет, это же стихи, и письмо там еще было, вы нашли? Все время с вашими пакетами такая ерунда, сколько можно?"

Действительно, сколько можно?

Что будет с нами? Неужто явление преходящего порядка - государство - сможет поколебать, поставить под угрозу вечное - народ, его историю, культуру? Великий Гете говорил, что прошлое нам только предстоит. Давайте остановимся, оглянемся...

Я много усилий приложила, чтобы историко-просветительское общество "Мемориал" возникло в нашем городе. Но я не хочу Нюрнберга ни в Кремле, ни в каком-либо другом месте. Кто-то первым должен сказать: "Будь добр, добрый человек. Не суди...". Хочу напомнить о примиряющем врагов кресте на Поле Памяти под Мадридом. Будем милосердны друг к другу и не повторим уже содеянного нами же зла. Например, вот этого, самоуверенно докладывающего о своих успехах в старом документе из госархива одесской области:

"... Доклад товарища Стрижака о селе Терноватом Велико-Мечетнянской волости. Из протоколов о деятельности Первомайского Уездного Революционного Комитета:

1920 г. 6 сентября прибыл в с. Терноватое. Утром 9 сентября собрал сход, предъявил приказ о сдаче оружия, выдаче бандитов, выполнении продразверстки, свозке нарубленного леса, сроку дал 4 часа. Разверстка хлеба и скота выполнена полностью. Свезено много леса, снесено оружие, но мало, так как на днях много сдано в волость. Весь день шли обыски и аресты у кулаков. У 7 кулаков конфисковано имущество до нитки, у одного конфискованы деньги, один расстрелян. Одна девица с перепугу утопилась в реке Буге.

...Задачу похода на кулака выполнил, думаю, что хорошо. Вечером выпустил заложников и устроил митинг, на котором участвовало все село...

Ввел абсолютную диктатуру бедняка, запретил сельские сходы до тех пор, пока Терноватое не будет красным. Разрешил сходы только незаможникам. Кулака на ружейный выстрел не допускаю к ревкому.

Не могу не отметить, что когда я закончил говорить, у меня было три арестованных - два помещика и один злостный кулак. Я предложил всем, кто не входит в незаможники, оставить зал, никто не двинулся, а когда я потребовал их ухода, все стали кричать, даже кулаки, что нам открыли глаза, с сегодняшнего дня мы не кулаки, землю отдаем беднякам, а инвентарь на прокатную станцию. Поровняемся все и станем за Советскую власть.

Тут же было вынесено постановление. Произнес зажигающую речь и в заключение предложил им испытание - вынести всем селом обвинение, какое заслуживают арестованные мною кулаки. Сходом даются обвинения самые тяжелые, я выношу смертный приговор, который сход встречает бурной овацией. Затем многие сельчане выступают и благодарят за то, что, мол, штыком пробуждено их сознание от спячки..."

Сознание - штыком. А чем - конверты?

Ольга Ильницкая,
поэт, член совета "Мемориал",
г. Одесса
Журнал "Век ХХ и Мир", 1991
http://old.russ.ru/antolog/vek/1991/07/post.htm

Ольга Ильницкая, 2010

Сертификат Поэзия.ру: серия 1083 № 83384 от 01.11.2010

0 | 2 | 2191 | 17.11.2024. 15:40:08

Произведение оценили (+): []

Произведение оценили (-): []