Как она была медведем

Дата: 20-10-2010 | 21:45:27

От пищи в ее голову поступают яды. И отравляют. Вчера полночи она была медведем на цепи и мотала головой больше двух часов, чтобы отцепили... Но никто не пришел и не отцепил. Наоборот, вдруг оказалось, что на ней надет намордник из кожаных ремешков, чтобы никого не покусала, только его не видно.
Она ни о чем не могла думать и тупо сопротивлялась убивающей жизни.
А когда он начал говорить, она не понимала, зачем он говорит бессмысленные слова, — неужели больше не осталось слов, имеющих смысл?
Он говорил: иди и выпей валерьянки. Или говорил: тебе что, так больно? Как будто на вопрос «так больно?» можно ответить, как больно.
И еще он сказал: ну хорошо, я позвоню, узнаю, как он. У него что, барахлило сердчишко?
А она внутри себя слышала только мычание «у-ууу», и до него долетало это «у-ууу», и раздражало. Раздражало.
А потом он перелез через нее и, сверкнув голубыми трусами, из которых торчали покрытые черными редкими волосами ноги, уже утратившие упругость, пошел за валерьянкой. Она выпила столовую ложку и превратилась в затравленную прошлым женщину, которая так и не прижилась в настоящей жизни.

Ольга Ильницкая, 2010

Сертификат Поэзия.ру: серия 1083 № 83167 от 20.10.2010

0 | 1 | 1660 | 20.04.2024. 08:11:59

Произведение оценили (+): []

Произведение оценили (-): []

Тема: Re: Как она была медведем Ольга Ильницкая

Автор Ольга Ильницкая

Дата: 21-10-2010 | 01:07:01

С. Бирюков, "Любовь и отчаяние"- из рецензии.

Сергей Бирюков:"...я поймал себя на том, что перечитываю отдельные фрагменты, что меня интересует происходящее с женщинами, мужчинами и детьми, которые населяют прозу Ильницкой. И не только интересует, а удивляет. Удивляет женская отвага, небоязнь прямого письма, почти обнаженного. Поначалу вообще трудно понять, как она это делает. Из чего вообще ткется эта ткань, которая охватывает, не отпускает. Будучи наследником русской формальной школы, я прежде всего смотрю, «как сделана "Шинель"». Сама Ольга в кратком предисловии тоже написала: «Я понимаю, что сгущение жизни - мое ремесло. Убеждена: пишущий обязан знать, что он делает и как он это делает». Но, конечно, не объясняет. Надо же какую-то работу оставить и критикам. Хотя вот подсказка - о «сгущении жизни». Белинский когда-то говорил, и за ним сотни повторили, о типическом. Сгущение, по-моему, лучше.

И вообще я мог бы, конечно, объяснить с карандашом в руках, как это сделано, но странным образом не хочу этого делать. И даже понимаю - почему. Потому что эта проза (назову пока так, а потом подыщу что-нибудь получше) совершенно неожиданно захватывает область сердечного и нечленимого.

Например, рассказ «Как она была медведем» уместился в 23 строки. Но для меня он оказался целым романом. Одно только заключительное предложение стоит нескольких глав: «Она выпила столовую ложку (валерьянки. - С.Б.) и превратилась в затравленную прошлым женщину, которая так и не прижилась в настоящей жизни».

Таким образом, это не проза вообще, а преодоление отчаяния и непреодолимость отчаяния. Каждый рассказ - это новая попытка преодоления: вот-вот выход - и снова этого выхода нет. Жизнь как трагедия существования, как неизбывная боль. В книге встречаются и приметы социальной жизни (из советского прошлого, например), но они лишь встречаются, они не определяющие. Главное происходит внутри человека. То, что происходит с ним, - помещается где, в какой подкорке? Можно ли управлять этой подкоркой? Ольга Ильницкая иссследует разные варианты...".

Халле (Германия)
"Русская мысль", N 4415.
Париж, 27 июня 2002 г