1.
Наколка на скуле немолодого зэка
являет нам змею, нацеленную в грот.
Что говорит о том, что в жизни человека
была большая страсть. Когда он что-то врет

или когда он жрет тюремные баланды,
наскульная змея волнуется, струясь
хвостом в кадык, где шрам ощупывает гланды,
указывая на
трагическую связь.

Шрам со следами швов. Был нанесен кинжалом?
Нет бритвой: от нее – нерваная черта.
Вся голова змеи с ее отравным жалом
дежурит в уголке опущенного рта.

Что говорит о чем? О сплетне? О доносе?
Так зашифрован знак физических измен?
Все дело в ней, в змее, в предательской занозе,
набухшей на душе яремною из вен.

2.
Зачем ему у рта медовый привкус яда?
Как бы он крестит рот, беду боготворя.
Что до самой змеи: она сидит, где надо –
поближе к новостям и крошкам сухаря.

И если рот сосет косяк или чинарик,
расходуя НЗ, заначенный ЗК,
змея, закрыв глаза, на пару с ним кумарит,
ловя халявный дым двойчаткой языка.

3.
Рот – это тот же грот. И при ночных кошмарах
он может так зиять, что думаешь о том,
что делает змея, когда он спит на нарах –
арестный человек с полузакрытым ртом?

Заглядывает внутрь? Вползает в своды храма?
Неслышно. Чтобы там, не разбудив слова,
двойчаткой языка лизнуть изнанку шрама...
Как сука, что была
на воле неправа.