Это души стрижей за полётом отправились в ирий,
чёрно-белые перья поверх бело-чёрных полей
в русле марта. Как знаки подснежников, хлябей, снегири.
Из протаявшей лунки снегирь колокольную пей.

Это облака капли всё тянутся – грешно и сладко
и бело – к восхожденью в налитые влагой слои,
чтобы тучею стать, и под землю спуститься украдкой,
и наполнить ручьями карманы пустые свои.

Это нежное нёбо блаженствует мякотью яблок,
избегая всех знаний, способных нам лишними быть.
Это речь твоя просит о боли и мудрости яда,
заключённых в частице, что в точке смерзания спит.

Это так невесомо, прозрачно, и горько, и гулко,
это, в общем-то, гибельно – просто здесь гибель как свет
из колодца познания, в тесных души закоулках,
смежных с новой орбитой проснувшихся к жизни планет.

Потому и восходят стрижи в инобытные дали,
потому пребывают под лёгким присмотром дождей,
что у яблока – осень, у осени – лист календарный,
золотой и шуршащий, похожий на месяц в воде.