11 сентября 2001 года (из дневника тех дней)

***
БОСТОН – 2001, 11 сентября
(я прилетела в Бостон в ночь на 11 сентября 2001 года)

*** 11 сентября: Бостон

Тишина еще держится в темноте снаружи,
Но внутри уже ничего не значит,
Если возлетают невинные души
И душа заходится криком-плачем.

В небеса идут по одной дороге,
Цивилизация тяжело дышит на ладан,
Сатана, предваряя пришествье второе,
Кличет воинов бен-ладана.

Взрыв внутри, но снаружи тихо,
Тысячи жизней ушли в полете,
Не зная об этом, заходится криком
Девочка, капелька моей плоти,

С именем ласково-русским Катюша…
В храме Святой Марии зажгли свечи –
По одной за каждую невинную душу…
Одиннадцатое сентября, Бостон, вечер…


*** 13 сентября

Время свешивается с башни,
стоящей гордо,
время падает бесстрашно
на мостовые твоего города.

Гроздья белой глицинии возле
стен домика деревянного
будут цвести после меня, после
тебя - цвести постоянно.

Потому, что башня сцеживает
время с часов городских,
к вечеру часы падают реже, реже,
чтобы чуть сдержанные минуты свежие
покалывали воздух, как ростки

чего-то… Может быть, будущего нашего…
Покалывали остро…
Время гремит с башни –
стонущего Бостона…

*** 18 сентября

Слышишь, ветер в терновнике голос возвысил
И рассыпался искрами треск вересковый,
Кораблей силуэты, колыбельная мыса
С суховатым названьем, чуть резким – «Тресковый».

И приспущен, как флаг, в вечер траура парус,
Грустен, рус, одинок, длит бессмертия вахту,
Как белеющий тот, у поэта-гусара –
Зарастает водой след лохматый от яхты.

Побережье… Кипит волн небрежная битва,
Белой пеной идут волны-агнцы, печальны,
И у Божья престола ветер всхлипнет молитвой
Чуть соленой от брызг и от слез поминальных.

Ветер голос возвысил над водою прозрачной,
И следы белых яхт пеной бешеной стерты.
Дням теряем мы счет, бесконечный, от плача,
Колыбельная боль, ветер, голос бессмертья…

*** 20 сентября

Скрепляя лоском былого веселья
Обетованной земли скорбь,
Ангел! Крыло ладонью сгорбь
над лоном кленовой кельи.

Опрокинулась вечность-бездна
точкой ласковой в твоих глазах,
осела на лунно-пепельных волосах
быль забытых созвездий.

Крылья ладонями сгорби
над берегом
скорби –
сгоревшим душам внемли –
над клочком околевшей земли,
над безмерной точкой Америки…


*** 21 сентября

Деревья от ветра не гнутся, упрямы,
А нам с тобою так не суметь,
Когда мы поймем,что окончена драма,
И это не осень третья, а смерть…

Не станем уже ни моложе, ни старше,
Расколото дерево жизни на сруб…
Но музыка брызнет серебряным маршем
Из дрогнувших ровно архангельских труб.

И мы не уйдем, а взлетим – это просто –
Так высью клянется кленовый дымок…
И Петр, первозванный веселый апостол,
На райских воротах отворит замок.

Росу серебристу рассыпали трубы,
А нам с тобою так не суметь,
И шепчут упрямые милые губы,
Что это осень, что это – не смерть…

***

…о чем писать не знаю даже –
без наводящих грусть вопросов –
о промелькнувших вдруг пейзажах,
как пели б Север эскимосы? –

о ветре, кутерьме кленовой,
о плеске листьев в первой пляске,
о бодром быте Англий новых,
или о девочке в коляске,

с травинкой в колесе, как с лентой –
здесь родилась – ей все привычно –
она стать может президентом,
согласно старым дем-обычьям…

Здесь новый свет – с особняками,
пред каждым тутовые кущи,
шесты со звездными флажками,
и каждый – траурно приспущен…

И в этом новый привкус горький
к беспечной дали-окоёму –
пять тысяч заживо в Нью-Йорке
сгоревших – не дают покою –

растерзанных ли грызунами –
в Нью-Йорке тысячи их полчищ –
ведь смерть не выбираем сами,
и оттого с годами горечь

растет и превращаясь в пепел,
иль времени песок капризный,
томится тьмой, в которой светел –
безумный мир, безумный призрак…

*** Мыс Манхэттена, 9 октября

Стоэтажные
башни
выскребли незаметно
бледные выси
на южном мысе
Манхэттена,

вдавленном
в дали
Гудзона,
теперь там –
зев зоны

опасной,
да неясный
блик неба,
повисший тупо
провалом-раной
там, где недавно,

как два зуба
младенческие,
неплотные,
стояли над речкою
два небоскреба, левее
Свободы

статуи – бесплодное,
бесследное
достижение
двадцатого бурного –
на Бродвее
продают последние
гравюрные
изображения…

Графики
этой бремя,
стекла и стали
жирафья
грация –
стали
непосильны цивилизации,
как время…

Осело
башен тело –
за мелкий грех
на глазах у всех,
пыль осела густо
на глазах у русской
эмигрантки,

по «статусу» беженки
сбежавшей на край света –
она мне вежливо
рассказала об этом
при свечах-лампах…

Вчерашняя
башня
плачет
отпечатками
на эстампах…

***

Горний воздух смертельно разрежен,
вечность сложена из пустоты,
той, где облака очерк небрежен,
влажно слажен из тропки-черты.

В высоту путь намечен еле
паутинкой в осеннем саду,
иль полетом бецельным качелей,
с их паденьем лишь сердце в ладу.

Нити спутанных веток акаций
замедляют предсмертный взмах,
листьев плеск, словно шорох оваций,
как судьбы завершенье, иль крах.

Мысль привязана к мысли вчерашней,
рвущей звуки, хранящей слова –
«Будет Рай мучительно страшен –
если память там будет жива».

Рай качнется прозрачным обманом –
духов светлых чужою толпой,
промерцает исколотой раной,
не изжитой в сердце судьбой.

Бостон, 2001

Людмила Колодяжная, 2010

Сертификат Поэзия.ру: серия 453 № 82471 от 11.09.2010

0 | 4 | 2002 | 17.11.2024. 14:38:14

Произведение оценили (+): []

Произведение оценили (-): []