"Мерцающий остров" Эллы Крыловой

Поэт острее, чем кто бы то ни было, ощущает враждебность окружающего мира по отношению к себе. Миру не нравится то весьма пикантное обстоятельство, что поэт совсем непохож на окружающих его людей. Впрочем, непоэт тоже непохож, вот только это не причиняет ему сколь-нибудь ощутимых неудобств, поскольку ему чуждо ощущение вселенского одиночества. Новая книга Эллы Крыловой "Мерцающий остров" с первой же страницы ошеломляет чувством тотальной отчуждённости лирической героини от мира:

Я одна, словно Бог
во Вселенной огромной безбожной.

Есть одна странность, сопровождающая стихи Эллы Крыловой: высоким штилем она говорит иногда о вещах совсем неприглядных - например, о "трупном запахе отчизны".

Книга Эллы Крыловой словно бы пытается убедить читателя: "Нет, я не Бродский, я другой..." Мне до боли знакомо это навешивание ярлыков на поэта. Безусловно, эпигонство хуже, чем графоманство, а вторичность - хуже, чем второстепенность. Поэтому поэт изо всех сил пытается "вытравить" из своих произведений даже намёки на то, что он якобы кому-то подражает и, по этой причине, не совсем самостоятелен как творческая единица. Книга "Мерцающий остров" ознаменовалась полной и безоговорочной победой Крыловой над Бродским как вещью в себе, Бродским-гуру новых поэтических поколений. Вообще, всякого рода эпигонство и псевдо-эпигонство побеждается, прежде всего, честностью поэта перед читателем и самим собой. Поскольку все мы друг на друга непохожи, достаточно быть честным и искренним, чтобы не стать эпигоном. Развивать свои, а не чужие достоинства... В этом плане книга Эллы Крыловой "Мерцающий остров"- очень честная книга. Первое, что бросается в глаза: у Крыловой - отточенная форма произведений. У неё нет и намёка на то "недержание речи", которым порой грешил в своих длинных вещах Иосиф Бродский.

Мир Эллы Крыловой своеобычен и парадоксален. Он беден разнообразием, но духовно богат. Порой создаётся впечатление, что поэт прошла реинкарнацию уже в этой биологической жизни. Её лирического героя(героиню) можно сравнить со швейцарским теннисистом Роджером Федерером: пока длится игра, Федерер действует на корте как швейцарские часы - чётко и точно. Кажется, над ним не властны никакие эмоции - так уверенно он кладёт мяч за мячом в самый угол корта. Но впечатление это обманчиво: как только встреча закончена, он предстаёт перед нами обычным человеком, не лишённым обаятельной сентиментальности. Возможно, это у него такое своеобычное устройство нервной системы, которое позволяет ему отрешаться, когда это необходимо, от мира эмоций, и сосредоточиваться на теннисной медитации.

"Мерцающий остров" Эллы Крыловой - это понтонная акватория, выстроенная поэтом прямо посреди людского моря, где плавающие звёзды пунктирно обрамляют линию побережья. Крылову часто называют московским послом питерской школы русской поэзии. Вообще, конечно, все эти обозначения глубоко условны. Но трудно возразить против того, что у питерцев в стихах больше Европы, больше "правильной" геометрии, поэтов частенько посещают готические и мистические мотивы. "Есть Петербург. Всё проч. - литература. Уже не помню, кто это сказал", - признаётся Крылова.

Элла Крылова не гонится за славой и не подстерегает её. Она не стремится писать стихи, которые нравились бы всем. Она - поэт-стоик. Некоторые полагают, будто стоики выковывают и закаляют свой характер в противодействии бесконечным ударам судьбы. Но вряд ли это соответствует действительности. Например, Сенека вёл скучную жизнь богатого римского патриция. Но, когда пробил его час, он, чтобы сохранить честь и достоинство, лёг в тёплую ванну и вскрыл себе вены. Стоицизм Эллы, на мой взгляд, заключается в выстраивании душевного равновесия между негативом и позитивом, проистекающим из живой жизни. В негатив попали государство и город, в позитив - любовь к супругу и семейству кошачьих, а также беспрестанные поиски "авторской веры".

Многополярной любви к ближнему, свойственной героиням Эллы Крыловой, можно позавидовать белой завистью. А можно и поучиться: хотя любовь - штука ненаучная, невзирая на весьма учёный трактат Стендаля "О любви", все мы в ней - и учителя, и ученики одновременно. Честно говоря, долгое время я считал любовь к животным сублимацией любви к человеку. И в этом плане стихи Эллы Крыловой ошеломили меня тем, что, оказывается, любящие и любимые женщины, как и одинокие, так же способны на возвышенное чувство к братьям нашим меньшим! Одно другому не помеха. У героини Эллы Крыловой сердце оказалось настолько большим, что смогло вместить в себя несколько, казалось бы, взаимоисключающих, но, на самом деле, взаимодополняющих чувств. Поражает ещё и степень серьёзности любви к животному, она поставлена на ту же высоту, что и чувство к человеку. И тут мы проходим к устрашающему для ортодоксов выводу: неважно, кого ты любишь. Всякая любовь - самоценна и совершенна.

Поэт - патриот языка, а не страны проживания. Родина поэта - земля обетованная, откуда мы все пришли, и куда, каждый в свой срок, обязательно вернёмся.

На птичьем, ангельском наречье
мы говорим с тобой порой,
когда друг друга за предплечье
мы держим ласковой рукой,

когда глядим в глаза друг друга
и, близкой смерти вопреки,
мы сходим с будничного круга.
И, падая в конец строки,

оказываемся в начале:
в том городе, где счастлив Бог,
где чайки белые кричали,
а мы сидели на причале,
и волны пенились у ног.

Мы обязательно вернёмся,
исправив роковую блажь,
и ангелами обернёмся,
когда тот город - не мираж...

Мне кажется, для Эллы Крыловой наступило время-ересь, час "неслыханной простоты".

Александр Карпенко, 2010

Сертификат Поэзия.ру: серия 791 № 81523 от 27.07.2010

0 | 1 | 1915 | 19.04.2024. 04:52:16

Произведение оценили (+): []

Произведение оценили (-): []