Владимир Высоцкий. "Лучший, но опальный стрелок"

Высоцкого я полюбил сразу, с первого прослушивания, бывает же на свете такая любовь – с первого взгляда. Начало семидесятых годов было периодом затишья в поэзии, и Высоцкий сразу увлёк меня, тогда ещё школьника, неординарностью своего дарования. Его грубоватый, но проникновенный голос являл собою прямую противоположность баюкающему лиризму Эдуарда Хиля и Майи Кристалинской. Но главное было – содержание его песен. Он умудрялся даже в избитой и банальной тематике находить такие нетрадиционные ходы, что слушатель сопереживал до слёз. Например, в «Песне о земле» он говорит о земле как о живом существе, которое, как и человек, способно испытывать боль: "обнажённые нервы земли неземное страдание знают". Это был мир, неповторимый и разнообразный.

Первой песней, которая запала мне в душу, была песня о пограничниках - «а на нейтральной полосе цветы необычайной красоты». Я полюбил её горячо и всем сердцем, пытался сам исполнять в кругу друзей. Я увлекался спортом, шахматами, поэтому песни о конькобежце на длинные дистанции, о боксёре, о борьбе за шахматную корону тоже быстро нашли путь к моему сердцу. Особенно я любил игровые виды спорта, и мне нравилось, что в спортивных песнях Высоцкого тоже был некий элемент игры. В героях его песен подкупало то, что они, на пределе сил сражаясь за первенство, в то же время понимали, что спорт – не только маленькая жизнь, но, прежде всего, игра – и рассказывали о перипетиях борьбы с неподдельным юмором. «И думал противник, мне челюсть круша: «И жить хорошо, и жизнь хороша». И здесь, в момент полного слияния со своим героем-боксёром, Высоцкий неожиданно выходил из образа и напоминал своим слушателям, что последние строчки – цитата из Маяковского.

Я не думаю, чтобы он всерьёз боялся обвинений в плагиате, хотя и сочинил песню о музе, которая «засиживалась сутками у Блока, у БАльмонта жила не выходя». Сам Высоцкий был слишком оригинален и непохож на других, чтобы опасаться бессознательного плагиата. Скорее всего, в песне о боксёре это было для него одним из элементов актёрской игры: вот я выйду из образа, а потом снова войду – а вы всё равно ничего не заметите, – потешался он над публикой. Плюс ко всему, конечно же, он при этом демонстрировал свою эрудицию, знание классики.

Так начиналось моё знакомство с Высоцким. Наверное, мне повезло, что оно началось не с лучших его песен. Потом в моей жизни был Афганистан – и я почувствовал новый прилив близости к Высоцкому. Теперь самыми близкими для меня стали его песни о войне. Поэты растут как художники – и мы, читатели, слушатели, тоже растём вместе с ними.

В спортивных песнях Высоцкого есть мотивы, которые впоследствии отзовутся в его военных песнях. Та же экстремальность ситуаций, та же предельная собранность героев, та же экзистенциальная борьба за жизнь. Только – никакого смеха, всё на полном серьёзе. У Высоцкого в спортивных и военных песнях есть даже герои-близнецы, например, боксёр, который признаётся; «бить человека по лицу я просто не могу» – и «тот, который не стрелял». Высоцкого особенно интересовал человек в ситуации, когда он призван делать дело, которое ему противно. Человек, вынужденный делать выбор между долгом и совестью. И выясняется, что этот выбор мним, что совесть в любой ситуации – даже экстремальной – выше долга. У человека есть только один долг – долг перед его совестью. И герой, нащупавший пульс своей бесстрашной совести, вдруг вырастает до монументальных размеров: он уже – говорящая совесть своей эпохи, он – вестник из будущего, когда и жить-то без совести будет нельзя. Эти герои одиноки, но далеко не беспомощны. Пьеса «про того, который не стрелял» ещё раз убеждает нас в том, что и один в поле воин.

Часто спорят о том, кто же был больше Высоцкий – поэт, певец или актёр. На мой взгляд, в своих лучших песнях он выступил как незаурядный драматург. Драматургия – это, прежде всего продуманность до мелочей композиции, «архитектоника» произведения. Гениальная драматургия может быть и в кино, и в театре, и в стихотворении, и в авторской песне. Независимо от жанра произведения, цельность, достигнутая наитием художника-драматурга, несёт в себе печать истинного гения. И пьеса Высоцкого, о которой пойдёт речь дальше – лучшее тому подтверждение. Я имею в виду «Случай в ресторане». Высоцкий даёт простую жизненную ситуацию, нисколько не заботясь об иерархии смыслов – и каждый выносит для себя из неё ровно столько, сколько он в состоянии постичь на данный момент. Казалось бы, ничего особенного, из ряда вон выходящего, в пьесе «Случай в ресторане» не происходит, – ну, повздорили два человека навеселе, – с кем не бывает? Кого удивишь нынче старым, как мир, конфликтом отцов и детей? Но в том-то и сила таланта Высоцкого, что у него единичный случай становится типичным, обретает глубокий философский смысл. Двум героям этой пьесы трудно понять друг друга исторически: у одного из них за плечами – страшная война, у другого – безмятежное розовое детство, состоявшееся, может быть, как раз благодаря героизму отцов-фронтовиков. Казалось бы, человек, прошедший войну, должен быть в чём-то мудрее. И здесь Высоцкий предлагает нам для раздумий парадокс (вспомним у Пушкина: «и гений, парадоксов друг, и случай, бог-изобретатель»). Опыт – ещё не гарантия мудрости; человек, не нюхавший пороху, в какой-то ситуации может оказаться мудрее бывалого воина. Ценность военных испытаний не абсолютна, она может быть опровергнута жизнью героя в мирное время, потому что мир – такое же испытание для человека, как и война. Пожалуй, мир – даже более трудное испытание, поскольку на войне враг единствен и хорошо обозреваем, а ещё потому, что геройски умереть проще, чем достойно жить. Но в песне речь не об этом, а о том, КАКИМ выходит человек их войны. С одной стороны, экстремальность военных ситуаций обогащает душу опытом, учит человека умению концентрировать свои усилия на одном участке для выполнения боевой задачи, но, с другой стороны, война уродует душу; человек привыкает к смерти, к боли, к потерям, ощущения притупляются и черствеют. И в каждом конкретном воине может возобладать либо одно, либо другое: кого-то война может в этом смысле пощадить, а кого-то – нет. Поэтому человеку, привыкшему воевать (четыре года – это срок!), психологически трудно перестраиваться на мирную жизнь. Подобную драму пережил капитан, один из героев пьесы Высоцкого. Он пьёт, потому что не может забыть свою войну… Он всех считает ниже себя, потому что ему довелось пережить подобное, а другим – нет, и все они в его глазах – молокососы. Он абсолютизирует испытание войной как критерий истинности, человечности, и это понятно – слишком дорогой ценой достался нам мир! И всё-таки капитан не вправе требовать слишком многого от нового, не нюхавшего пороху поколения, потому что у каждого поколения – своя правда. Кто знает, каким бы оказался, (не дай Бог!) молодой человек на поле сражения! Не факт, что он бы сдрейфил, как бы он ни вёл себя в мирное время! Вы заметили – симпатии автора на стороне не воевавшего юнца. А почему? Потому, что никто не вправе лезть со своим уставом в чужой монастырь, да ещё в человеческую душу!

Однажды меня спросили: «Что вы испытывали, когда вам приходилось в Афганистане стрелять в живых людей?» Вопрос был так неожидан, что я не смог сразу ответить. Существует дурной пацифизм, который пытается судить бывших воинов по меркам соблюдения ими христовых заповедей и изначально видит в любом фронтовике – убийцу. Но ведь на войне чаще всего бывают ситуации, когда думаешь не о том, что по ту сторону фронта – тоже человек, а о том, чтобы защититься самому и уберечь от пуль своих товарищей. А, как известно, лучшая защита – это нападение. И удивительно, что Высоцкий, никогда не воевавший, сумел так точно схватить ситуацию в одной из своих лучших песен о войне – в «Песне лётчика»:

Их восемь, нас – двое. Расклад перед боем
Не наш, но мы будем играть.
Серёга, держись! Нам не светит с тобою,
Но козыри надо равнять.
Я этот небесный квадрат не покину,
Мне цифры сейчас не важны:
Сегодня мой друг защищает мне спину,
А значит – и шансы равны.

Атмосфера боя передана скупо, точно, ничего лишнего, и даже явно нездешнее слово «играть» (какая уж тут игра?) точно передаёт ощущение своеобразной «спортивной» злости, азарта бывалого воина при виде численного превосходства противника. Между прочим, люди, сведущие в картёжных играх, в один голос утверждают, что Высоцкий здесь ещё и продублировал вторым планом одну из преферансных ситуаций - "козыри надо равнять!"

У любого крупного поэта есть свои фирменные метки, по которым сразу узнаёшь автора. Поэзия Владимира Высоцкого не перенасыщена образами, но образы его всегда ёмки, афористичны, сразу врезаются в память. «Взлетят наши души, как два самолёта, – ведь им друг без друга нельзя». «Им даже не надо крестов на могилы – сойдут и на крыльях кресты!» Ещё один фирменный приём Высоцкого заключается в том, что он сближает по какому-то неуловимому признаку, казалось бы, далёкие друг от друга, не сочетаемые предметы, высекая поэтическую искру: «сколько веры и леса повалено…», «на полу валялись люди и шкуры…», «съел уже почти всех женщин и кур…», «горящий Смоленск и горящий рейхстаг, горящее сердце солдата» и т.п.

Мне кажется, что секрет огромного воздействия песен Высоцкого, в особенности военных, заключается в том, что ему удалось создать запоминающиеся образы «прекрасно положительных героев», недостаток которых всегда ощущала наша литература – и герои эти, десантировавшись в грозовой военной обстановке, от этого не только не потеряли, но, наоборот, раскрыли себя во всей душевной красе. В сущности, это песни о бессмертии, потому что прекрасное – бессмертно. Высоцкий показал романтизм испытаний (не романтику, а романтизм), романтизм действия. Это уже не пассивный романтизм Байрона или Лермонтова, романтизм рефлексии и мечты. Герои Высоцкого, даже его Гамлет, не рефлектируют, они «нужные книжки в детстве читали» и поэтому знают, «что почём». Его герои – состоявшиеся личности, с ними не страшно идти в бой. Очень характерно для портрета его героя обращение «человече»: «Сергей, ты горишь! Уповай, человече, теперь на надёжность строп». К ним очень идёт это слово – ЧЕЛОВЕКИ. Виктор Шкловский не случайно отмечал: «Люди слушают Высоцкого – и вспоминают, что они – люди». И, может быть, потому я бы назвал самой общей, самой характерной чертой его героев человечность.

Слушая Высоцкого, я часто думал о том, что искусство вообще носит драматургический характер. Поясню. Это «зеркальная» драматургия – вначале человек берётся в одной конкретной ситуации, либо в нескольких сразу – чтобы можно было сравнить – а затем идёт драматургия самого образа, драматургия сцеплений разных образов. И выясняется, что человек интереснее в итоговой, экзистенциальной ситуации, когда «натянуты нервы».

Война – это такая экстремальная ситуация, когда личное максимально подчинено интересам своего народа, когда единичное не мыслится вне общего. «Очкастый частный собственник» становится одним из миллионов защитников Родины. Не случайно во многих военных песнях Высоцкого герой-рассказчик говорит «мы», выступая от имени всего народа. Герой двуедин: его голос – голос народа. В песне «Спасите наши души» Высоцкий усиливает напряжение рассказа, опуская некоторые стержневые слова; впечатление такое, что у героя в этой запредельной ситуации просто не хватает сил, чтобы закончить фразу: "…но гибнуть во цвете (лет) - уж лучше при свете (солнца)… наш путь не отмечен (удачей) - нам нечем (противостоять)… нам нечем… но… помните нас!" Неожиданно сквозь хаос слов, олицетворяющий хаос боя, прорывается главная мысль. В ситуации полной безысходности, когда «вышли наверх мы, но выхода нет» вдруг мелькает луч надежды: «Но помните нас!» Помните нас – и тем самым вы спасёте наши души! Потому что память – это первая фаза, первая стадия бессмертия тех, кто пали за Родину на полях сражений.

Пьеса «Мы вращаем Землю» представляет собой по форме развёрнутую метафору. Это, можно сказать, космический взгляд на минувшую войну. Птолемей считал, что Земля неподвижна. Архимед говорил: «Дайте мне рычаг – и я сдвину Землю». Коперник нашёл, что земля вращается вокруг Солнца. Эйнштейн уверял, что это не имеет ровно никакого значения – Земля ли вращается вокруг Солнца, Солнце ли вращается вокруг Земли, потому что всё относительно. В художнической системе Владимира Высоцкого Земля и Солнце меняют направление своего движения в зависимости от магистрального направления движения наших войск. «Просто Землю вращают, куда захотят, наши сменные роты на марше». Колоссальна сила народа, когда, по выражению Маяковского, в одно целое «сгрудились малые». Ось земную мы сдвинули без рычага, изменив направленье удара». События на театре военных действий происходят настолько важные, глобальные по своей сути, что даже планеты и светила не могут оставаться безучастными зрителями – они, как и люди, вовлекаются в действо. «…Солнце отправилось вспять – и едва не зашло на востоке». «Кто-то там, впереди навалился на дот – и Земля на мгновенье застыла». «Нынче Солнце по небу нормально идёт, потому что мы рвёмся на Запад».

Хочется сказать несколько слов и о «коронной» песне Владимира Семёновича – песне, по которой его тотчас же узнавали. Я имею в виду «Братские могилы». Может быть, самая простая и незамысловатая из песен Высоцкого таит в себе множество «подводных камней». Безымянность людей, погребённых в одной братской могиле, – один из самых страшных символов войны. Надо сказать, что люди пропадают без вести и в мирное время, но только в суматохе войны это становится повальным бедствием. Это сейчас криминалистика по ДНК может идентифицировать древнейшие останки. Но во время Великой Отечественной войны подобная технология опознания отсутствовала, да и, честно говоря, не было на это времени… Вот и сваливали погибших людей в кучу, не разобравшись, кто там захоронен. «У братских могил нет заплаканных вдов – сюда ходят люди покрепче», – пишет Высоцкий. И сразу становится понятным, почему они «покрепче»: у них нет абсолютной уверенности, что именно здесь похоронен их муж, сын, отец. Той самой уверенности, которая появляется, когда на граните выбиты конкретные имена и даты. Поэтому у посетителей братских могил нет ещё обречённости, присущей «заплаканным вдовам». Здесь ещё не поставлена точка, здесь ещё многоточие. Люди надеются, что интересующий их человек, может быть, чудом остался жив. Ведь сколько на войне было подобных ошибок! Да и место такое: человек похоронен не один…

Высоцкий как будто не ощущает индивидуальной драмы тех, кто пришёл сюда – и не увидел дорогого имени, высеченного на камне. «Здесь нет ни одной персональной судьбы, все судьбы в единую слиты». Безымянность, забвение имени не всегда ощущались на Руси как трагедия. Вспомним русские летописи: летописец был настолько горд доверенной ему работой, что даже не считал нужным ставить своё имя в конце рукописи. И такое самоотречение – вполне в русском духе! Поэтому не стоит посыпать пеплом голову по поводу безымянности братских могил. Это проблема для двух-трёх поколений родственников. Пусть их имена неизвестны, они отдали себя русской земле до последнего вздоха.

Одной из важнейших задач в изучении творческого наследия Владимира Высоцкого является правильное составление и упорядочивание сборника его сочинений, поскольку некоторые мотивы и проблематика песен одной тематической подборки неожиданно перекликаются, «аукаются» в совершенно разных по стилю и содержанию произведениях. Поскольку мы говорили о космическом взгляде на Землю, самое время отправиться вслед за героем Высоцкого в «далёкое созвездие Тау Кита» - и взглянуть на нашу жизнь оттуда, с космической высоты – ведь «большое видится на расстоянье».

Но прежде хотелось бы сказать вот о чём. Героика – это великое завоевание народа в час испытаний, готовность к подвигу как бы намеренно снижаются в некоторых невоенных песнях Высоцкого. И действительно, подчас герой в негероических обстоятельствах просто смешон, и автор проводит решительную черту между героизмом настоящим и мнимым. В басне «Про Козла отпущения» героика вообще низведена до абсурда, и автор беспощаден к своему «герою»: "Героическая личность козья морда!" Действительно, хорош героизм – «сносить побои весело и гордо»! И если выше речь шла о заряженности человека на поступок ("готовность – всё!" - говорит Гамлет), то в пьесе «Тау Кита» разговор пойдёт как раз о неготовности к диалогу на высшем уровне. Эта же проблема вскользь затронута и в уже упоминавшейся пьесе «Случай в ресторане».

Герой отправляется в созвездие Тау Кита, почему-то возомнив, что он в состоянии навести там порядок. Почему-то вспоминается параллель с вводом наших войск в Афганистан, живший в четырнадцатом веке по их мусульманскому календарю. Как же мы старались научить их жить по-нашему! И что из этого всего получилось?

Первое же движение героя Высоцкого: «я тау-китянку схватил за грудки» заставляет нас сильно усомниться в его духовном потенциале, необходимом для полноценного диалога с инопланетянами. Его не спасает даже виртуозное владение звездолётом. (Какое катастрофическое отставание уровня сознания от уровня развития техники!) Слава Богу, у героя хватает сообразительности смекнуть, что, как гласит русская пословица, «со свиным рылом в Калашный ряд нельзя», и он тут же пускается в обратный путь. Но его одиссея заканчивается воистину печально. Оказывается, «Земля ведь ушла лет на триста вперёд по гнусной теории Эйнштейна», и он обречён метаться со своим свиным рылом между уходящими всё дальше и дальше вперёд цивилизациями.

Это, так сказать, космическая подоплёка пьесы. Но Высоцкий не был бы Высоцким, если бы его не интересовал, прежде всего, космос человеческой личности. Пьеса «Тау Кита» - это притча, где речь идёт, скорее, не о внеземных цивилизациях, а о мирах человеческих душ, о неравномерности и неодноплановости развития разных людей и цивилизаций, об «ушедших вперёд» и «оставшихся позади». Их встреча – проверка для тех и других. И в этом диалоге «ушедшим вперёд», как ни странно, сложнее: им нужно спуститься до уровня понимания собеседника и при этом не уронить собственное достоинство – или просто воздержаться от беседы. Для блага собеседника. И если глупость капитана Лебядкина можно понять и даже простить, то глупость Чацкого просто необъяснима. Затевая разговор, хорошо бы заранее предвидеть, даст ли он какие-нибудь всходы в душе собеседника. Зачем попросту сотрясать воздух? Сам Высоцкий никогда не уклонялся от бесед с разными людьми. Наоборот, он их всячески искал и поощрял в себе, ему было интересно пообщаться со всеми… Пообщаться, чтобы проверить себя, внедрить своё сознание в судьбы других людей…

В военной лирике Высоцкого удивляет достоверность ощущений героев. Удивляет потому, что, как пояснял сам Высоцкий, «это не песни-ретроспекции, а песни-ассоциации» Но, вдумавшись, понимаешь, что подобные ощущения человек может испытать и в мирное время. Каждому из нас приходилось хоронить своих близких и ощущать страх пустоты, возникающей на месте дорогого человека.

Почему всё не так? Вроде – всё как всегда:
То же небо – опять голубое,
Тот же лес, тот же воздух и та же вода…
Только он не вернулся из боя.

И даже память сердца не в силах компенсировать зияющий провал в природе. «Вдруг заметил я – нас было двое…» Невероятно дорогой ценой платит человек за познание своей сущности. И тяжело ему, и непонятно – почему другой, а не он сам? Почему Господь избрал именно его для жизни? «Он был лучше, добрее, добрее, добрее – ну а мне повезло». И человеку стыдно, что он так везуч – за счёт другого. «И живу я смертью павших на одной со мной войне…» – так написал другой поэт, которому пришлось повоевать в своей юности.

Нам и места в землянке хватало вполне,
Нам и время текло для обоих…
Всё теперь – одному. Только кажется мне –
Это я не вернулся из боя!

Странная человеческая совесть… Как будто ты не по праву занимаешь под солнцем место другого человека! В духовном мире тоже «нет таких вершин, что взять нельзя». И духовный Эверест Высоцкого – это Вершина Человечности. Я уже говорил, что при анализе творчества Высоцкого полезно рассматривать его военные песни наряду с другими, невоенными: так его Вселенная просматривается чётче, в сочетании «высокого» с «низким». Если песня «Он не вернулся из боя» рассказывает нам о переселении душ по-русски, то индусский вариант переселения являет собой пародийную обработку этой идеи.

В своём творчестве Высоцкий часто и успешно использовал приём «очеловечивания» животных – и не только их. У него говорят лошади, волки, попугаи. Помнится, Достоевский, прочитав рассказ Толстого «Холстомер», сказал однажды Льву Толстому: «Лев Николаевич, а я и не знал, что вы были лошадью». Конечно, здесь заметна ирония (великие русские писатели недолюбливали друг друга), однако слышна и похвала – похвала достоверности. Продолжая разговор о «переселении душ», попутно замечу, что, сильно усомнившись в переселении по-индусски, Высоцкий в то же время своим творчеством продемонстрировал нам это переселение по-актёрски – в биологических пределах своей жизни. Можно проникновенно спеть от имени другого человека – так, чтобы тебе поверили. Но так же спеть от имени животного – задача куда более сложная: здесь никому и в голову не придёт идентифицировать автора со своим героем. Высоцкий и не настаивает на этом, полное слияние для него – не самоцель. Так, он изображает воздушный бой в двух планах: от имени лётчика и от имени самолёта-истребителя; у него говорят лошади – но говорят и наездники. Так достигается полнота восприятия: предмет изображения голографически виден со всех сторон. И ещё его интересовали моменты симбиоза водителя и машины, лошади и наездника.

У Высоцкого была какая-то своя диалектика мироощущения, он видел мир в гармонии, единстве и борьбе противоположностей. Отсюда его неизменный интерес к проблемам мира и войны, к раздвоенности души (песня "И вкусы, и запросы мои странны"), отсюда и его неожиданные перевоплощения в других людей и различных животных. Кроме того, не следует забывать, что по своей основной профессии он был актёром. Несомненно, именно актёрское дело и подсказало ему этот новый (хорошо забытый старый!) жанр перевоплощения в поэзии и авторской песне.

Для Высоцкого свобода творчества была неотделима от преодоления односторонности взглядов, диктуемого советской системой мышления. Небезынтересно, что его любимыми героями были, с одной стороны, лошади – мирные домашние животные, не раз уже привлекавшие внимание крупных художников слова (Толстого, Маяковского) - и, с другой стороны, волки, которые в фольклорных произведениях разных народов мира всегда были символом зла и агрессии. Помните, у Маяковского: «…все мы – немножко лошади…». Высоцкий словно бы хочет добавить: и волки… Но о волках – разговор особый. С волками у нас некогда произошло то же самое, что и с мангустами ("Песня про мангустов") - в ряде областей они были поголовно истреблены, по обвинению во вредительстве.

Высоцкому очень был важен ореол мученичества русских волков. Тоталитарное государству не нужны сильные особи – и оно начинает их под разными предлогами травить. Драматург видит в истреблении волков опасный рецидив геноцида времён культа личности, о котором он с такой болью в сердце рассказал в своей «Баньке по белому». Природа и общество страшно взаимосвязаны, и геноцид – всегда геноцид, в какие бы тоги он ни рядился. А геноцид по-русски – это всегда истребление сильных в угоду слабому меньшинству… Высоцкий – с волками, когда они страдают от зарвавшихся охотников, и против них, когда они сами сеют зло, как, например, в пьесе "Погоня", где лошади и волки впервые сведены автором в один сюжет.

Помимо «традиционных» сказок и басен Высоцкий создал пьесы-притчи, в которых он не высмеивает пороки, а раскрывает трагизм ситуаций, в которые попадают его герои-животные и вместе с ними ищет выход из создавшегося положения. Особенно характерны в этом отношении «Бег иноходца» и «Охота на волков». Открытие Высоцкого заключается в том, что в театре животных действуют герои не только характерные, но и трагические. «Бег иноходца» - пьеса-протест против общества, в котором его члены «оседланы и стреножены», против общества, где вкалывают лошади, а награды за это получают другие – те, кто на них ездит. И вот в таком обществе зарождается самосознание, мысль о свободе, возникает личность:

Я скачу, но я скачу инАче –
По камням, по лужам, по росе…
Говорят: он иноходью скачет,
Это значит – Иначе, чем все.
…Я согласен бегать в табуне,
Но не под седлом - и без узды.

Таким иноходцем был сам Высоцкий, с его хриплым, «непевческим» голосом, с его яркостью таланта первой звёздной величины, выбивающегося из общей серой массы. В песне про иноходца Высоцкий прослеживает процесс выделения личности из стада. В «Охоте на волков» накал страстей и драматизм ситуации ещё выше, ведь там герой не просто борется за лучшую жизнь, а оказывается, как зверь-диссидент, в положении обречённого на гибель. По атмосфере «Охота на волков» внутренне близка пьесе «Спасите наши души». Высоцкий показывает, что безысходности нет – есть только неверие в то, что выход существует. Интересно, что в «Охоте» у Высоцкого опять появляется слово ИГРАТЬ, всё в том же неожиданном, но характерном для его стилистики значении: «не на равных ИГРАЮТ с волками егеря…». Да, в шекспировском смысле жизнь – игра, но для Высоцкого это – «высокое» слово: его интересуют игры итоговые, финальные, фатальные, когда вся предыдущая жизнь – только подготовка к финалу.

Пьесы Высоцкого заставляют подумать о ЁМКОСТИ драматической ситуации. Чем ёмче ситуация – тем больше смыслов, как локальных, так и глобальных, она в себе заключает. На мой взгляд, по ёмкости и вытекающей из неё значимости пьеса «Охота на волков» не имеет себе равных среди других произведений поэта-драматурга. Размышляя над проблемами бедственного положения волков, Высоцкий параллельно вскрывает причинно-следственную связь между традицией и опасностью духовной гибели. Традиция хороша как хранилище обычаев и обрядов старины, но в то же время на каком-то этапе она может стать реакционной:

Волк не может нарушить традиций:
Видно, в детстве, слепые щенки,
Мы, волчата, сосали волчицу
И всосали – нельзя за флажки!

Времена меняются – и правда родителей становится для детей анахронизмом. Правда, традиции, отмеченные здоровым консерватизмом, тоже не отмирают. Вспоминаю по этому поводу риторический вопрос Рильке: «Теперь, когда всё меняется, не время ли и нам измениться?» Хотя один из героев Высоцкого и поёт в песне «Я не люблю»: «пусть впереди – большие перемены, я это никогда не полюблю», мы ему почему-то не верим – не сам ли поэт ратовал за произошедшие впоследствии перемены?

Талант Высоцкого проявился в точном разграничении вечного и преходящего – и поэтому порывы его персонажей «за флажки», к новой жизни, ещё долго будет волновать сердца и умы слушателей. Его пьесы глубоко оптимистичны, потому что «жажда жизни сильней» - глупых обычаев и предрассудков.

Та же самая жажда жизни неодолимо влечёт героев Высоцкого в горы. Для его героев познание окружающего мира начинается с познания самого себя: «кто ты – трус иль избранник судьбы?». Его герои и в мирное время ищут испытаний, потому что любое испытание – проверка человеческой натуры на прочность. И потом, испытав себя, они вовлекают в это дело своих друзей, чтобы удостовериться, можно ли с ними идти, как выразился Маяковский, «на труд, на праздник – и на смерть». Так возникают команды единомышленников, маленькие общности людей – не по названию, а по духу, по сущности.

Если ж он не скулил, не ныл,
Пусть он хмур был и зол – но шёл,
А когда ты упал со скал,
Он стонал – но держал;
Если шёл он с тобой, как в бой,
На вершине стоял, хмельной –
Значит, как на себя самого,
Положись на него.

Обратите внимание на необычность рифмовки и спаянность её с ритмом: Высоцкий прибегает здесь к внутренним рифмам, обогащающим повествование. Он вообще много работал над рифмами и не считал, что в песнях рифмы должны быть "облегчёнными". Поэтому у него встречается так много, например, составных дактилических рифм.

Пьеса «Прощание с горами» тематически восходит к одноимённому стихотворению Роберта Бёрнса. «В горах моё сердце, а сам я – внизу», - писал Бёрнс. Но герой Высоцкого ощущает не только ностальгию по горам – он чувствуют потребность возвратиться к людям и поведать им о том, что «внизу не встретишь, как ни тянись, за всю свою счастливую жизнь, десятой доли таких красот и чудес!» Он должен вернуться, чтобы увлечь за собой новых смельчаков. Здесь чётко выражена его художническая позиция – быть с народом, жить среди народа. В самом деле, «и боги спускались на землю», а истинному поэту, конечно же, не пристало быть только небожителем!..

Апофеозом духовной работы, проделанной Высоцким, являются три его баллады, «Баллада о любви», «Баллада о времени» и «Баллада о борьбе». Они стоят особняком в его творчестве, поскольку лирический герой этих баллад – философ, а сами баллады представляют собой философские размышления о вечных началах. В этих песнях присутствует не философский подтекст, а сама госпожа Философия, сдобренная поэтическими красками. В «Балладе о любви», как и в пьесе о Правде и Лжи, Высоцкий отдал дань символизму.

Когда вода Всемирного потопа
Вернулась вновь в границы берегов,
Из пены уходящего потока
На сушу тихо выбралась Любовь –
И растворилась в воздухе до срока,
А срока было – сорок сороков…

Нужен был немалый срок, чтобы люди осознали потребность в любви как духовной красоте. И, однажды возникнув, эта потребность стала настолько насущной, что была закреплена навсегда последующими поколениями – и стала для людей такой же естественной, как потребность дышать.

Каждый, кто сколько-нибудь размышлял над жизнью, нёс в себе тень принца Гамлета. Был свой Гамлет и у Владимира Высоцкого. Было бы наивно отождествлять Гамлета Высоцкого исключительно с той ролью, которую ему довелось сыграть в спектакле Театра на Таганке. Гамлет Высоцкого – поэт.

Высоцкий дал нам беспрецедентный масштаб творческого поиска. Мысль художника простёрлась от времён падения Трои до наших дней; от морских глубин, где несут напряжённую вахту подводные лодки, и земных недр, где добывают чёрное золото – до снежных вершин, космических высот и внеземных цивилизаций. Он был сыном четырёх стихий: земли, воды, воздуха и огня – и успел воспеть каждую из них… Кто может похвастать подобным? Скрупулёзнейший реалист, едчайший сатирик, незаурядный юморист, мистик-сказочник… И всё это – поэт Владимир Высоцкий!

Александр Карпенко, 2010

Сертификат Поэзия.ру: серия 791 № 81477 от 25.07.2010

0 | 2 | 3272 | 23.11.2024. 16:32:17

Произведение оценили (+): []

Произведение оценили (-): []