Чиновник Двуочёчников скончался (8, 9)

LVII
Уперши в кружки кулаки,
Шотландский кушамши клоповник,
Купец, помещик и полковник
Чесали денно языки:
«Всяк государственный чиновник,
Как липку, знамо наперёд,
Отца родного оберёт
И ни на грош не похлопочет.
А дельце в три дни проволочит
Три месяца. Но что за бес:
Сановник дарственной палаты
Вершит бесхитростно и без
Гроша сверхподатной оплаты!»

LVIII
Весть затаилась при дворе,
Как новомодный вирус гриппа.
Ввесть моду греческого типа
Задумал пылкий Пуаре,
И с шёлком к трону пала «липа»:
Есть-де престранный секретарь.
Что ж? Августейший государь
Был парадоксов друг и шуток,
И слухом слаб, но к слухам чуток.
Поставим ли царю в упрёк,
Что он – властительный и строгий –
За небывальщину упёк
Мосье в читинские остроги?

LIX
Да с полдороги воротил:
Порою хмурый, часто гневный,
Бывал по щедрости душевной
Богаче многих воротил
Наш император. С цесаревной
Всех подданных по той поре
Мнил обрядить он в «пуаре».
Да за казёнными делами –
За казнями и за балами –
Замешкался. Взялся за кнут
И с тем про модные покрои
Забыл. Его ли упрекнут
России славные герои?

LX
Досуг судачить – благодать!
Так толстосумы рассуждали:
«До Анны? Вряд ли. До суда ли
Чиновнику рукой подать?»
Ах, милостивы государи!
В трёх днях от гроба на Покров
Не охрист месяц, но багров
Светил над Охтой слюдяною.
Снег с градом тучей ледяною
Влекло ко граду по Неве…
Тянулись зимние скрижали
В её зловещей синеве
И сень ограды отражали.

LXI
Блуждала тень секретаря
Ложась на ветр осоловелый,
По набережной овдовелой.
Горбыль ржаного сухаря –
Мост наплавной в Неве дебелой,
Скупой образчик новизны –
Не наводился до весны.
И с тем от должности до дому
Герою бледному-больному
Прибавилось две-три версты.
Свернув с пространства в переулок,
Влачился смертный. И пусты
Зияли арки караулок.

LXII
– Посторонись! Посторонись! –
Погибель взмыла за спиною
Летящей цугом четвернёю.
Павлуша распростёрся ниц
Пред тучей грозной, вороною,
Но угодить под экипаж
Бог миловал. Надменный паж
Пенял чиновнику с запяток
(Распоряжаться малый падок,
Едва ль не пуще седока).
И сам седок, мосье Липович,
Сказал Павлуше дурака:
– Дурак ты, словом, Павел Львович.

LXIII
Дурак начальнику, жене ль,
Своё не скроет положенье:
Безмолвно терпит униженье.
…Навстречу, кутаясь в шинель,
Шло дураково отраженье –
В двояковыпуклых очках
И не по чину башмачках.
У будочки городового
Один приветствовал другого:
Мол, так и так-с, имею честь.
Другой – в том роде, что мир тесен.
А как и звать кого, Бог весть.
И департамент неизвестен.

LXIV
Качнулся масляный фонарь
Над не притворенным парадным.
Не маршем доблестным-парадным
На марш взобрался секретарь,
И вздохи эхом многократным
Летели в лестничный квадрат.
Им вторил ветер в створах врат…
– Заботы не было, подай-ка! –
Проохала домохозяйка –
Старуха с оспой на лице,
В большом камлотовом капоте
И абрикосовом чепце,
Затеплив лампу на кивоте.

LXV
На три копейки серебра
Купив у скряжницы-старухи
Кулёк зажаренной корюхи,
Капусты кислой с полведра
И чёрствой глины полкраюхи,
Чиновник с горем пополам
К двери прошаркал по полам,
Что, как мостки на Оредеже,
С годами починялись реже,
И доски с ржавыми гвоздьми
Басили, что твои фаготы,
Но сам Чайковский, чёрт возьми,
Не положил бы их на ноты.

LXVI
Подвешенный на волоске,
В камору тесную вселённый,
Любитель корюшки солёной
Дышал, как рыба на песке,
Когда снимал бледно-зелёный,
Давно заношенный до дыр,
Тугой казённый вицмундир.
И так, босым, в одном исподнем,
Предстал простым рабом Господним,
И постояв едва, прилёг.
И тут бы пробил час Павлушин,
Когда б ни свёрнутый в кулёк,
Холодный, непреложный ужин.

LXVII
За ужином, склоняся над
Клочком просоленной газеты,
Читал привычные памфлеты
Чиновник: «…шением Сенат…
Соорудить ватерклозеты
На Николаевском вокза…»
Любил дурак и за глаза
Высокоставленные лица.
И всё пред тем, как помолиться
И удалиться на покой,
Читал: «…коллегии опеки
Богоуго… в Большой Морской…
Столоначальник… ни копейки…»

LXVIII
Обрывок был настолько мал
И так бессовестно запятнан,
Что делался почти невнятным,
Но Павел Львович понимал:
В долгу пред Богом неоплатном
Герой памфлета – «светский лев»!
Он сам, по службе потерпев,
Избавлен мизерного шанса
От жалованья до аванса.
А вот купца за жилу хвать –
И набивай деньгой карманы!
… С тем отправлялись почивать
Наполеоновские планы.

LXIX
Свербело левое ребро…
Был сон: казённая палата.
Под истинностью постулата:
«Проситель, слово – серебро!»
И тяжестию циферблата
Пал Львович – статский генерал –
Сшиватели перебирал.
Весьма прельщённый сам собою,
А пуще – лентой голубою,
Он призирал поверх голов,
Ни перед кем не колебался,
И адъютант его, Веслов,
В дверях в дугу перегибался:

LXX
– Проситель Хлюстов! – Что ж, проси,
Голубчик. Ба! Как похудели!
Учил ли должность, в самом деле,
Как «Отче наш, иже еси»?
Тогда того-с: к концу недели
Поступишь, брат, в секретари.
Да полно, не благодари. –
По неизведанной причине
Вчера советник был при чине,
А нынче вовсе не у дел:
Обвис сюртук партикулярный;
Исхлопотал старик удел
И чин тишайший, титулярный.

LXXI
Виденье трепетно, как лань:
Вдруг в «пуаревских» туалетах,
В персидских шёлковых штиблетах
И тюбетейке «эривань»,
Но при звезде и эполетах,
Павлуша – светел, ликом мил –
В своём Рождествене парил
Над церковью и отчим домом,
По-над имением, знакомым
С рождения. И Оредеж
Дарил отеческим лобзаньем…
(Престранный сон на одре, меж
Припаркой и кровопусканьем).

LXXII
Блажен, кто совершил во сне
Путь в Царствие Отца и Сына:
Бухарец-лекарь – не Ибн Сина,
Микстуры выросли в цене,
Не объективна медицина
И не всесильна. Посему
Мы персонажу своему,
И публике, что нам внимала,
Не соболезнуем нимало:
Об пень-колоду, не с руки
Сказанье благовествовалось.
…На лоне Оредеж-реки
Явленье скоро обрывалось.

К о н е ц

Александр Питиримов, 2010

Сертификат Поэзия.ру: серия 1006 № 80514 от 09.06.2010

0 | 7 | 2597 | 21.11.2024. 11:40:43

Произведение оценили (+): []

Произведение оценили (-): []