Башмак Эмпедокла - 13

ПОСЕЩЕНИЕ ПОМЕРЕЩЕНСКОГО

Ровно в шесть утра я позвонил в желанную дверь. Сбоку заверещал какой-то прибор, и я догадался вдунуть в него свою фамилию. Дверь автоматически отворилась, и я оказался в коридоре еще перед одной дверью, сбоку виднелась некая амбразура, в которую водвинулось лицо крупного писателя, кисло улыбнулось, и меня впустили в квартиру. Поэт был в спортивном костюме цвета обложки своих сочинений, босиком, а на руках боксерские перчатки.
– Делаю утреннюю разминку, деловито произнес поэт и запрыгал вокруг меня, цитируя при этом самого себя:
Бой с тенью –
бой с теми,
с кем я
не схожусь в теме!
Бой с тенью –
веду везде я,
где в забвенье
моя идея!
Бой с тенью –
бой с теми,
кто размышленьем
не тешит темя! –
и так далее, дальше я не запомнил, из подобострастия я тоже запрыгал, защищаясь и радуясь, что поэт не бьет по-настоящему, мне при этом очень мешала отставшая подошва моего левого ботинка. Наконец, хозяин запыхался и перестал боксировать и цитировать.
– Сильные стихи? – спросил он гордо, снимая перчатки. – Сильные, сильные, – подтвердил я: – ваши?
– Мои, ранние, когда я еще был мухой, писал, – доверительно сообщил поэт.
– Мухой? – удивился я.
– Когда я еще боксировал в весе мухи. Я нарочно пошел заниматься именно боксом. Я считал, что пропущенные мной удары, сотрясая мою голову, будут способствовать развитию сюрреалистической фантазии. А теперь я в весе пера, мой вес не меняется, но перо мое все тяжелее, – кокетливо заключил боксер.
Он провел меня в гостиную, которую можно по праву назвать домашним музеем. Одна стена была сплошь в разной величины и освещенности фотографиях. Померещенский среди нефтяников Аравийского полуострова. С монгольским космонавтом. С буддийским монахом. С австралийским аборигеном. С немецким рок-певцом Удо Линденбергом. С горным орлом. С нильским крокодилом. С американским президентом у Белого дома. У Белого дома с почерневшими окнами рядом с российским президентом. С доктором Фиделем Кастро. С «Доктором Живаго» в руках. С Армстронгом, певцом. С Армстронгом, космонавтом. С Ван Даммом. С Кукрыниксами. С гигантской черепахой.
– А это кто? – спросил я, чтобы сделать приятное хозяину. – А это я в музее мадам Тюссо в Лондоне, – скромно ответил тот.
На другой стене были вывешены портреты поэта, выполненные разными мастерами кисти. Я узнал работы Сальватора Дали, Финошкина, Глазунова... А это чьи замечательные работы, – спросил я, чтобы сделать приятное. Это – автопортреты, ответил хозяин. Рядом висел башмак, видимо сорок пятого размера. Поэт хитро усмехнулся: а это башмак Эмпедокла! Я только развел руками. – Я не мог не взойти на Этну, вот я и бросил туда второй башмак от этой пары, а вдруг он еще пригодится Эмпедоклу! А этот повесил здесь в знак, что мы с ним побратимы. Я не стал напоминать, что сандалий Эмпедокла должен быть медным, как хозяин сам с воодушевлением добавил: а на самом деле башмак должен быть медным, но вот что малоизвестно, ведь это после Эмпедокла пришла в наш сегодняшний день медицинская мода носить медные браслеты, чтобы медь, всасываясь, улучшала состав крови, недаром Эмпедокл считался врачевателем.
Мы подошли к стене, где были вывешены кинопробы и роли хозяина, он очень любил кино не просто как хронический зритель, но и постоянно пробовался на разные роли, а некоторые успешно исполнял. Я вглядывался в колоритные непохожие лики и слушал разъяснения: Для фильма о Куликовской битве, проба на роль инока Пересвета, а сыграть пришлось в результате Мамая, вы же знаете, как говорил кто-то из великих французов, противников России, чуть ли не Наполеон – потри русского, ототрешь татарина... Вот и меня оттерли. К тому же Пересвет должен был погибнуть, а Мамай бежал, я же бежать не хотел, но опять-таки режиссер заставил. Я ведь бегом тоже занимался, на средние дистанции.
Проба на роль фельдмаршала Кутузова, сказали – мелковат. Проба на Наполеона, как всякий провинциал, я мечтал поскорее въехать в Москву, поэтому я мог понять Наполеона, но я оказался великоват для него, на эту роль потом взяли поэта Мопсова, он более походил на одноглазого, вернее после этой роли он и стал Мопсовым, я его стал дразнить стихами Маяковского:
– Наполеона поведу, как мопса, – ему ничего не оставалось, как взять такой псевдоним.
А вот это проба на роль Робинзона Крузо, а вот это – это не Пятница, это эпизодическая роль дикаря-людоеда, на которую меня взяли. А вот это, я сломал ногу, катаясь в тирольских Альпах на горных лыжах, я долго хромал и пробовался то на роль Тамерлана, то на роль Байрона, но пока фильмы готовились, я уже перестал, к сожалению, хромать. А это после моей поездки в Геттингенский университет, где я читал лекцию о возможной связи поэта Ленского с русскими декабристами и итальянскими карбонариями. Я пробуюсь на роль Ленского в немом еще фильме «Евгений Онегин», попробуйте догадаться, почему не дали мне эту поэтическую, уж точно мою роль? А? Режиссер сказал: Онегин должен вас убить. Тот же случай, что и с иноком Пересветом. Пусть это все бутафория, но и бутафорский пистолет раз в жизни стреляет! Мало ли что! Нет, я вами рисковать не буду! Вот та-ак...
Между разговорами поэт переоделся в косоворотку и шаровары, а телевидение все не появлялось.
– Да, по поводу телевидения: ох уж эти разговорчики об отсутствии цензуры! Запретили мне прямой эфир, а теперь и съемку впрок. Хотели сделать передачу о поэзии многоликой и о поэзии безликой. Я хотел предложить, чтобы поэтам выдавали в это тяжелое для них время добротную форму, ведь сейчас все возвращаются к форме, казаки, например, а вот поэтов тогда можно будет различать, как носильщиков, по номерам блях: поэт бляха номер восемь, например. Так телевидение не разделило эту идею, мол, носильщики обидятся, а они люди важные нынче, работают только с иностранцами. Тогда я в рамках разговора о парашютном спорте хотел предложить, чтобы всем поэтам даже на земле выдать каждому парашют, так как они, витая в облаках, подвергают как свою, так и чужую жизнь опасности. И это не разрешили, мол, за рубежом решат, что русские исподволь готовят десантников для нежелательной высадки на Балканах…
В комнату бесшумно вошла женщина в чадре, неся на подносе чайник и два стакана. Та самая турчанка, подумал я. Все дети поэта тоже были поэтами, но, как говаривал их отец, никто из них не дорос до уровня Жуковского, как известно, рожденного турчанкой. И молва разносила слух, будто Померещенский вывез из восточных земель турчанку, и звать-то ее соответственно – Сальха, вот она со временем и должна родить России нового Жуковского.
Турчанка так же бесшумно выскользнула. – Чайная церемония! – воскликнул поэт, приглашая к столику. – Жаль, японцы не прилетят, пронюхали про мою гипотезу, что Курильские острова возникли в результате взрывов Тунгусского и Сихотэ-Алиньского метеоритов, следовательно, являются исконными ошметками нашей территории. А вообще-то я люблю восток едва ли не больше, чем запад, – разоткровенничался за чаем хозяин, – восток всегда загадка, да я и сам с востока. Я род свой веду от самого Стеньки Разина, это во всех моих ранних автобиографиях упоминается. Но вот о дворянской, княжеской линии мне приходилось умалчивать, а ведь эта линия идет от персидской княжны, которую, якобы, утопил в Волге мой свирепый пращур, если верить песне. Но на самом деле, она выплыла и родила еще одного моего предка, о чем сегодня свободно можно говорить, благодаря гласности. Ну, а сейчас, на закате лет моих свести хочу снова восточные линии, – он указал на бесшумную турчанку, в который уж раз балующую нас чаем.
– Чай, между прочим, прямо с чайной плантации в горах Цейлона, так щедро снабдили, что на год хватит! Что вы там увидели? – поэт перехватил мой любопытный взгляд: – Это мои рентгеновские снимки, сильно увеличенные, они понадобились, когда я пробовался на роль Кощея Бессмертного.
– Ах, что за прелесть, эти сказки! – вещал хозяин своего скелета. – И ведь верно, сказка – ложь, да в ней намек. Я так думаю, Кощей, несомненно, был инопланетянин, робот, скорее даже киборг, и его смерть – игла, спрятанная в яйце, не что иное, как дистанционное управление, отключающее Кощея. А это значит, что уже в незапамятные времена наши предки-славяне уже умели пользоваться дистанционным управлением, беда в том, что управлять особенно было нечем, кроме как Кощеем, хотя за ним и стояло целое Кощеево царство. Отсюда возникла идея, что управлять вообще лучше издалека, потому и призвали варягов, чтобы они у нас княжили. А вспомните соловья-разбойника, от свиста которого сам Владимир Красное Солнышко под стол забился. Это тоже пришелец, который силен и страшен, пока он прячется в своем космическом корабле, а как только Илья Муромец его оттуда стрелой выковырял, он уже и беспомощен, возможно, он тоже – киборг, теряющий свои силы при удалении от системы питания. Подобные случаи были известны и в античной Греции, иначе откуда этот образ Антея, он не просто от матери-земли черпал силу, а от определенной точки ее, в которой осуществлялся контакт с кораблем, который, вы же понимаете, не мог остаться торчать над землей, он и к взлету был готов из-под земли, после таких обратных стартов и возникли многочисленные вулканы. Вообще все сказочные страшилища и гиганты, это пришельцы в скафандрах, а их чудесные превращения в добрых молодцев – это просто выход из скафандра, сбрасывание космических доспехов. А происходит это не сразу, ибо нужен инкубационный период, акклиматизация в новых, земных условиях. Вот почему наш народ так терпелив...
Я хотел было перебить собеседника, усомнившись в космичности нашего терпения, но, разгоряченный чаем, великий сочинитель был готов, казалось, слушать только себя.

Вячеслав Куприянов, 2010

Сертификат Поэзия.ру: серия 1109 № 79664 от 02.05.2010

0 | 0 | 1728 | 18.12.2024. 21:36:27

Произведение оценили (+): []

Произведение оценили (-): []