Год 2000

ПРОЛОГ

Последний год тысячелетья
Застыл в листках календаря,
Собрав в перекидном буклете
От января до декабря
Прославленные имена,
Чьих поучений письмена
(Высоким слогом говоря)
И в наши чтимы времена.

С тремя нулями годовщина,
Как три нацеленные дула,
На желтизну листков пустынных
Мою вдруг Музу притянула,
Ведь в лучшем случае корзина
Им бы служить не преминула.

Премудростей высоких кладезь
Спасая от судьбы такой,
Сочувствием к листкам расслабясь,
Я дал им комментарий свой,
Надеясь скромною строкой
Подправить жалкую их участь,
Придав им жесткость и живучесть,
Хотя бы на год иль другой.

Но более весомый повод
Для ежедневных тех реприз
Был не какой-нибудь каприз, -
Издательства старинный город.

Бывал я в Курске лишь проездом,
Когда вояжил на юга
По нашей колее железной,
Еще хранившей след врага.

Я помню, с трепетом внутри
Встречал в пути я Поныри,
Где недалеко, в Заболотском
Селе, в забвении сиротском
След безымянной моей няни
Пропал в годины лихомани.

И до сих пор перед глазами
Сюжет исчезнувшего фото, -
Той бабушки и наказанья
Её – мальчишки-обормота.

Она сидит с платком на голове,
Сложив устало на коленях руки,
А я у кресла несколько левей,
Кудрявый и, наверно, слишком юркий.

Ведь мог бы и поближе подойти
И даже прислониться к своей няне.
Мне кажется, не зря в честь животин
Мой год соотнесён был к обезьяне.

Тех снимков нет и с ними у меня
Пропали озорные завитушки.
Боялась мама более огня
Побывшей в оккупации старушки.

А в самом Курске, но лицом к деревне.
Жил мой приятель, славный Костя Сокол,
Знаток поэзии и летописей древних,
России отмирающей истоков.

Во мне ещё бурлит его частица,
Стремлением к познанью бытия,
Сокрытом во вселенской ли границе
Иль в философии весёлого питья.
С ним за столом, пожалуй, как ни с кем,
Не ведал я неинтересных тем.

Я вдруг представил, как вдвоём
Мы б этот календарь листали,
Смеялись глупостям местами,
Друг друга вопрошая в лад:
"А это что за экспонат?"

И в том сошлись бы мы, наверно, -
Как ни печально, как ни скверно,
Что календарь - всего лишь слепок
Четырнадцати пятилеток,
Точней, их пагубных последствий
На образ мыслей, способ действий
Советских инфантильных деток,
Лишенных нянек напоследок.

Мы восприняли б данный перл,
Как статистический пример
Раскрепощенья от химер
Обескураженных умов
На стыке значимых веков.

И, в самом деле, что же свято
Для составителя теперь?
Из прошлого, что в даты взято,
Что числить нам среди потерь?

Как следствие из тех цитат,
Что именами так пестрят,
Одно лишь следует бесспорно, -
Марксизм забыт и с ним забвенны
Все имена и откровенно
Забыта власть, которой ровно
Был прессом смят двадцатый век,
Что не заметил славных вех
В бесклассовой литературе,
В конечном счёте и культуре
Страны, которую месили
Могильною лопатой дурни,
Нам указуя лжемессию.

(Пусть не рыдала моя Муза
В тот неминуемый обвал,
Но на развалинах Союза
Я никогда не пировал.)

И вот, двадцатый век итожа,
Что нам издатель преподнёс?
Враг позабыт, мессия – тоже,
На всё советское – склероз.

Но состоянье замешательства
Видней без диссидентской ругани,
Недаром автор "Антидюринга"
Маячит в адресе издательства.

Под незатейливым предлогом,
Что телевизор уж не тот,
Зову читателя прологом
Прожить уже минувший год.
Но от напрасных ожиданий
Хочу его предостеречь,
И потому – совет заранее, –
Сей труд никчёмный, негуманный
Перед прочтеньем лучше сжечь,
Поскольку автор окаянный
В нём источает только желчь.

(Продолжение следует)

Виктор Калитин, 2009

Сертификат Поэзия.ру: серия 669 № 75428 от 10.12.2009

0 | 1 | 1702 | 19.04.2024. 14:43:01

Произведение оценили (+): []

Произведение оценили (-): []