Веле Штылвелд: Майский синдром, ч. 12

29.

Когда Дервиш остается в доме один, а мать в очередной раз уходит на суточное дежурство в фабричное общежитие, то, прежде всего, он превращается в натуропата. Нудизм позволяет Дервишу не ощущать условностей бренного существования и бродить по закоулкам квартиры, ища в них призраки инореальных миров. Обычный сеанс, не более тридцатиминутной разрядки, но он высвобождает психические искривления и не доводит мир Дервиша до коллапса. В эти полчаса позволительно всё – буквально вплоть до стрижки ногтей в обычную суповую кастрюлю! Благо, что варить суп в ней голодному педагогу давно уже не из чего…

Он припоминает очередную бесконечную тираду по поводу, которых, живя с дочерью плотник-жандарма, он произнёс великое множество. Последний запомнился своей актуальностью:

– Я не ходок на дни рождения в дома, куда меня уже не приглашают вот уже несколько лет!.. А во-вторых, у меня просто нет денег на поддержание многолетних семейно-дружеских церемоний на высочайшем уровне потребительства: сяй-сяй, пейте чай с ликёром и мармеладом… Это же уровень давнишнего матроната, который в очередной раз перемолотил и выплюнул на житейский асфальт совок! Нет сегодня совка, поди прочь и матронат…

Но тут же спешно, уже только для себя, Дервиш парирует: "Я интересен сам себе, ибо во мне скрыта вселенная человеческих отношений… Приходите ко мне, забирайте в свой мир, и тогда я буду с вами хоть за полночь…"

Хотя насчет полночи, это уже перебор, ибо сказано:

"Кому не спиться в ночь глухую? Попу, ефрейтору и @ую…".

Ефрейтором Дервиш побывать ещё на срочной службе успел, попом стать не стремился. Православие, по мнению Дервиша, излишне театрально, но не отстояно. Нет духовной дистанции между простыми юродивыми и церковными иерархами. Вот ксёндзом или раввином стать бы Дервиш, пожалуй, не затруднился… Но в первом случае, он уже пропустил конфирмацию, а во втором – так и не совершил обрезание…
Веле Штылвелд: Майский синдром, ч. 12

· Матка Боска, зохен вей – ни поляк и ни еврей.

Как Дервиша не крути – разнокровка, к тому же минималист. У него так часто от житейского дискомфорта голова пупырышками покрывается, что Девиш постоянно @уеет. Что бы ни он искал на самой донышке своей человеческой сущности, она всегда обрезала мыслеформы наиболее адекватные его шизанутой среде, в которой ему все время приходится пребывать в дурацком полупрогнутом состоянии рафинированного украинского нищего. Всех только и дел, что чуть более шутовского, чуть более рафинированного.

Для себя Дервиш обычно всегда работает над очередным поэтическим сборником, но сецас это слабо ему удается, потому что стихи у дервиша разношерстные, а мысли, изложенные в стихах – вообще разномерные…

· Лукоморья не вышло – явился предвестник из Ада,
а затем растворился в толченной на капли росе,
был неузнан и изгнан – осталась губная помада
под невенчанным флагом, который узрели не все.
.
То ли ангел там был, то ли нового мира предтеча,
то ли женщины странной размытый лазоревый свет,
прожигателям лет в позаштатном реале на вече
развернула планета у ног их любовь да совет.
.
Зашаталась во смради бетонной реки половица –
неучтенной, прошедшей, в чьём русле звенят купола,
под которой Гардарика в космос уже не умчится,
коль пропали до времени стылые в ней зеркала.
.
Здесь пропало до времени хладное блеклое лето –
вместо сладких арбузов извольте кило колбасы,
и старательный мавр разминается сытным паштетом
из грибов-сыроежек и волжской привозной хамсы.
.
И весь черный клобук погружается в фэнтези снова –
здесь восстала держава татар, иудеев и смут,
государевы слуги уже четвертуют снорово
всех, кто прежде вещал ориянским твердыням капут.
.
Ну, подумаешь мир, где не больно чудят беспристанку,
и в волшебных онучах не знают мозолей уже
на возникшем в судьбе самом крайнем земном полустанке
между небом и явью – почти на ничейной меже….
.
Выбиваются к небу иные миры не по росту,
и сбивают коросту с чужих запредельных оков,
да куда же, куда удаляются к небу погосты,
и откуда приходят в уже полуздешний альков?
.
Здравствуй, маленький Мук! Как там ловиться звездная память,
и не ранит ли более тем, что уже отошло,
в неком странном густом запредельном волшебном дурмане,
за которым извечно грядущих эпох мотовство?

Разогретая зона реальных действий исцеляет Дервиша от виртуальных бездействий. Внутренний Зверь покуда не алчет. Он тоже занят интеллектуальной работой. А сам Дервиш упорно ищет гроши на издательские проекты – проектов тьма, а денег йок! Теперь понятна вечно русская ирония –

· от прожекта до проекта дохлый путь интеллигента.

Нет уж, пусть проектами занимается черное составляющее души – Зверь, тогда как белым составляющим – творчеством станет распоряжаться сам Дервиш. Ведь Бог ничего не дарует даром. Ибо

· каждой подаренной Богом отверткой надлежит закрутить по жизни не одну тысячу винтиков.

Так что не всегда у Бога удобно подарки испрашивать. Уж лучше переадресовывать свои немалые просьбы Зверю, а белый – пусть только фильтрует базар. Ведь до чего же удобно однажды разделить себя в себе надвое. Как говаривал некогда Димка Ами,

· "чтоб не расстраиваться – надо уметь раздваиваться…".

Уж этому умению Дервиш как раз со временем обучился. В мире общественной шизофрении сделать это было не особенно трудно.

Реально вчера Дервиш заметил "свою отвертку", брошенную на проезжую часть улицы при подъезде к метро "Петровка" прямо с окна аквариума рейсового троллейбуса, успел выйти из него, перейти улицу, неспешно пройти мимо уличного перехода и подобрать прямо из-под транспортных колес, совершенно не думая о тех винтиках-шпунтиках, закрутка в мире которых упала отныне на его собственные плечи…

Вместо винтиков придется, правда, Дервишу раскручивать и закручивать чужие трафики судеб, выкручивать и изучать неведомые движительные механизмы совершенных чужих поступков, чтобы всё дальше и больше пролагать путь по лоции белых листов бумаги, засеивая их разведанными письменами.

Но меньше всего хотелось Дервишу в то же время исследовать, будто нарочно себя. Если и исследовал он как-то себя, то шло это фоново, потому что со всех сторон быстро опускались и падали на житейский асфальт люди, которых очень часто, больно и нерачительно роняла туда Система.
Веле Штылвелд: Майский синдром, ч. 12

· Новые нищие времена востребовали гениальных нищих и попрошаек, как некогда в средневековье – гениальных конкистадоров и инквизиторов. И те, и другие не хотели быть в своем непростом времени жертвами, а посему стали палачами всего в себе белого, позволив возобладанию в себе же самих – черного, отпетого, по сути палаческого. Они сами стали наказателями тех миров, которые вышвырнули их из обустроенных эшелончиков жизни…

Но сегодня Дервиш считал для себя наиболее гениальным стать нищим инквизитором своей опростоволосившейся эпохи. И поэтому он много писал под охраной собственного внутреннего Зверя, которого сам в себе взлелеял и возбудил, чтобы с оглядкой на него уже собственно Дервиш всегда имел реальный подхлест. Писать, писать, писать… И снова писать.

30.

Западный стиль работы – это серия проектов, серия произведенных на этой земле шоу, а совковый стиль – это горькая бесконечная серия неосуществленных вследствие беспросветной материальной нужды прожектов, так и не нашедших дорогу к окрестному Человечеству духовно неимущих стран "Эсен_Говья"…

Дервиш давно и прочно выбрал для себя западный стиль даже в школе, где в своем кабинете информатики он решил во чтобы ни стало выжать два 486-тых компьютера из детской почти беспомощной пустоты. У конкретно этих деток были крепко денежные припятские родители, и их следовало растормошить всеобщей школьной мечтой. Дервиш популяризировал саму мысль всеобщего детского счастья в отдельно взятом компьютерном классе, и родители постепенно стали сдаваться…

В то же время для себя Дервиш приобрел отличную пишущую машинку с перепаянной кареткой, на которой скалилась родная сердца кириллица. На этой пишмашке он и стал для пробы набивать отдельные главы бесконечно отрывистого литархива приятеля, о котором мы поговорим чуточку позже.

Мечтал Дервиш и об издании частной литературной газеты, которую он бы, возможно, назвал "Путь идущего". План выпуска был расписан до мелочей. Емко, строго, почти реально… Почти, потому что главное – это суметь продавить Время, оставляя в нем за собой внушительные лунные вмятины и веря только в себя…

Но вмятин не оставалось. И тогда Дервиш утешался тем, что иногда самому себе безусловно надо давать пощаду. Так и повелось – чуть что не так, сброс, недобор и Дервиш тут же себя щадил, любил, прощал и лелеял для будущего восхождения или… облома. Ведь нельзя было во имя осуществления какой-то локальной цели раз и навсегда потерять себя самого… Нет уж, подобное расточительство изначально было преступно.

Спасти человека, спасти целый мир, – безвольно утешал себя Дервиш, но сам же убеждал себя в том, что и КПД житейского эгоизма не должно превышать шестидесяти шести процента. Откуда он вычислил эту норму, сказать было трудно. Наверное, мистицизм Дервиша зацепился на сей раз за количество библейских книг, которых как раз и было 66, и все их оптом и розницу разносили по городу всяческие новоявленные проповедники. Вот почему, подведя некий итог в себе, всякую преподавательскую, либо литературную, либо компьютерную каторги надлежало умещать в 14-16 часов, оставляя время на сон, стул и питание…
Веле Штылвелд: Майский синдром, ч. 12

· Сладкий стол – жидкий стул, и так далее…

Ибо всё, что он не делал, он совершал во имя себя… Всё прочее зиждилось изначально на лжи о какой-то общественной пользе, служении и т. д. Все прочее изначально кричало о себе и лгало – семидижды семь раз ежедневно, и откликаться сиюминутно на подобную ложь Дервишу уже решительно опротивело. Это было мерзко, это было грязно, это было недостойно, это не оправдывало ни коим образом его целенаправленного образа жизни. Им движило тщеславие, а не желчная ипохондрия прогнутого кузнечика-человечка… По сути, он относил самого себя к особой разновидности падших ангелов, которые внешне уподобляясь малым земным человекам, норовили трахнуть дщерей человеческих, дабы в самом человечестве однажды возродились Титаны…


31.

Самое время понажимать на пунсоны… Стук-стук-клац… Клац-клац-глюк… Клац… Глюк… Стук… И так строчка за строчкой: Притча о Титане-малыше и его мудрой матушке

О, Господи! Все мы из веков каннибаловых. И каждому из нас досталось то ещё окрестное Человечество. Чтобы понять землян, каждому Ангелу необходимо по самый торс срезать крылья.

А пока на Землю спустился А Гитер Юр[1], столь странно созвучный с гитлерюнгом, что становится страшно от того: как все же между собой были близки народ-жертва и народ-палач. Шана Това! Господин Б-г что-то записывает не торопясь в Книгу Живых. Кого-то там уже и не случится, но зато прочие – возрадуются: А Гитер Юр – Нихт гитлерюнг!.. Новый Год – сладкий год! Самое время приснится всамделишной праздничной сказке.

…Одна Женщина родила миру Титана. Мало ей горя, так у сына-Титана за спиной начали щупаться Крылья! Право, всем сразу только казалось, что за спиной у Титана – горб, и все тут, естественно, возопили:

– Бедная, ты бедная!.. Мало тебе, что родила миру Титана, так он у тебя ещё и горбатый... – но не поверила напрасным крикунам Женщина. Целый месяц проходила по сыновней спине, пока собственными глазами не убедилась, что у сына её, Титана, за спиной растут крылья.

– Мало того, что дитятко моё неразумное в Титаны полезло, так мне его ещё летать обучи!.. – запричитала на сей раз Мать.

Попричитала, попричитала и пошла в научную библиотеку. А там её только и ждали.

– Это у вас сын Титан? – спросили заинтересовано. – И от кого же?

– Естественно, от мужа. – Невозмутимо ответила Женщина. – Муж у меня до подкожной части мастак!

– С такими талантами, а конвенцию о нераспространении на Земле титанов не изучил. Да и вы вот, гражданка, почему не знаете, что всех Титанов надлежит немедля отправлять в тот самый Нижне-Олимпийский Тартар.

– Мой Андряшка – не все: я его на следующий год хочу определить в среднюю школу! – с неприкрытой гордостью взволновано ответила мать.

– Ну вы это, мамаша, зря. Он же там всех завучей переполошит! И как только учителей вам не жаль?

– Так он же мальчик здоровый. Правда, крылышки подвяжу, чтобы об пол и стены не тёрлись. Ещё самому ему пригодятся. А что росту ядреного, так что же мне с этой акселерации делать? У одних – рост, у других – каверзы, у третьих – подлости на душе разновсякие, а у иных, прости меня, Господи, божий промысел на положенном месте.

– Нет, мамаша. Вы всё, собственно, не о том здесь говорите. А зря – вам бы цепь немедля для вашего Титаши хоть у кого выковать – хоть у Микулы, а хоть бы и у самого Гермеса; и, пока не поздно, посадить вашего Андрияшку прямо на цепь! Только это вас и спасёт от возможных напастей. А на цепи ему, посудите, знаний тех надобно не более чем на грош.

Однако не согласилась с доводами книжной науки Женщина и адрес свой умышленно переврала в книжном абонементе.

…Вот и подрастает нынче где-то в стране Титан, матерью своей не прикованный. Пугает завучей, стращает учителей, а за спиной у него давно уже, перевитые матерью, крылья возросшие чешутся.

А в школе всё идут и идут педсоветы о злостном не-поведении Титана. И рады бы его одним только решением педсовета в легендарный Тартар просто так упечь по старинке.

Да просто так ничего сейчас не случается. Тартар-то с согласия ещё древних горе-учителей Человечества опечатан раз и навечно. Очевидная оЧепятка истории с географией.

Что же до самих гонителей, то оттого, что ничего с Титаном содеять не получается, чешутся у них злобные языки, полные бесполезного в случае с Титаном жала.

К тому же у самой Женщины давно уже чешутся руки развязать своему добродушному Андрияшке крылья, и нахлестать этими исполинскими крылышками всех этих горе-умников по злопыхательному их мелкорожью.

...Поскольку если уже записал господин Б-г ребёнка Женщины – Титана в Книгу Живих, то и жить ему среди живых. А Шейнер Юр[2] – Гитер Юр! В сладкий год – Новый год... Блям-с!..

Сказка, которая лежала в рукописных черновиках с самого далекого сентября бездну лет, обрела завершенную форму. Правда, сам дервиш за свои десять лет преподавательской деятельности ни разу ни единого Титану так и не учил… Зато пигмеев и чёрных карликов – в предостаточнейшем количестве…

Впрочем, раз именно так стал думать Дервиш о своих недавних учениках, пора было подумать и о своем собственном учительстве, и перейти на творческие хлеба, которые до сих пор его не шибко кормили. Но Дервиш уже вознамерился передавить в себе ментора, и что-либо с собой иное сделать было, как видно, уже нельзя.


32.

Дервиш всё ещё не выбрался из периода духовного ученичества, и пробираясь через кухню Души, он всё время обжигался вчерашними душевными радостями, так и не приведших его к умиротворению и согласованию с духовной корыстью века. От оных несвежестей Дервиша давно и прочно тошнило, но выбросить весь этот гамуз из себя прочь, а то и выдрать из себя самого с кровью ему не хватало решительности. День за днем он пребывал в какой-то подленькой благости, что от вчерашнего несвершенного он уже отдаляется, но наступал очередной день, час, миг, и Дервиш опять вовлекался в очередные прожекты и несвершенности, и так было бесконечно…

Звонок от Генриха Панского прервал его размышления и даже привел Дервиша в хорошее расположение духа. Панский предложил Дервишу на манер городского хрониста аля "Сатирикон" с братией от Тефи до Саши Черного живописать всех из литературной тусни.

Нет, возразил Дервиш, это уже слишком, но вот его – Генриха Панского, милейшего киевского еврея, он, Дервиш, намерен огорчить, сообщив, например, что еврейство в этой жизни дано Панскому в наказание, и послано ему Господом не токмо и не стокмо во славу души, а в покаяние, ибо в прошлой жизни своей был Генрих монахом-эпикурийцем, лишившим чести не одну смиренную мирянку, и объевшим уши не одному селу, за что и был приговорен к "рождению в евреях" в 1956 году. Гешка искренне ржал над всей этой выдуманной характеристикой-хренотенью, но напоследок ещё раз просил писать обо всех прочих из иегупецкой литтусовки, на что Дервиш парировал: "не-хо-чу!"

Как таковых Дервиш литдневников не вёл. Не было в них ни особого анализа, ни разбора полетов, ни морализаторства. Шла строгая аскетическая переработка конкретно того, что, по сути, закипело в душе. Все прочее отторгалось, поскольку несвершенность и так била Дервиша по мозжечку. Правда, иногда вставлял он в свои записи в виде исключений маленькие пояснения, и чуть-чуть по настроению иногда менял скоропалительные акценты. Для него дневники являлись скорее подспорьем и мелкоформатным аналитическим материалом на завтра, тогда как сегодня следовало просто жить, адекватно рефлексировать и постоянно что-то писать.

Всё это что-то можно было бы объединить единым названием – этюды, которые Дервиш изливал на этюдник своей души, чтобы завтра непременно и ритмично писать один за другим романы…. Он даже уже понимал, что каждые отрезок его пока еще незатейливой жизни – это уже отдельный роман, но как вбить этот роман в бумагу было ему пока что не ведомо, и Дервиш отрабатывал годами диалоги, эпизоды, этюды….

Так он и плыл-барахтался бы и по сей день, но тут вмешались обстоятельства очередного жизненного романа, и тогда уже не он сам, а Командор предложил Дервишу потренироваться на романе-сновидении шеф-бандита Старшого. И поскольку у Дервиша был полный штиль и материальный цейтнот, он неожиданно для себя согласился… Для умеющих вытончать свои души, любой духовный опыт бесценен.

Роман для Старшого, написанный вместо Старшого и подписанный именем шеф-бандита, не смог бы принести самому Дервишу славы, но мог стать подлинным инструментом гравировки собственной значимости во вселенной. И не это ли главное, чтобы излить терзания чужой и мытарства своей собственной сути, переплести их с реальностью, расцветить фабулой одного и домысленным воображением другого, чтобы за всем этим вспыхнула на Земле ещё одна добрая Сказка!

Да будет так, да будут живописаны блеск и нищета пробуждающегося человеческого духа надломленного, но не сдающегося человека, которому от Бога категорически подзапретно искать свое место в строю!

Ибо Дервиш раз и навсегда выпал со строя, и до конца земных дней будет оставаться уже только собой.

Веле Штылвелд, 2009

Сертификат Поэзия.ру: серия 619 № 72124 от 26.08.2009

0 | 0 | 1478 | 19.04.2024. 23:22:28

Произведение оценили (+): []

Произведение оценили (-): []