Шма Исраэль…., диссидентская повесть, часть вторая

Украинская столица начала шестидесятых не любила лимитЫ, давила её и презирала всячески… И было как видно за что…

Киевский котел перемолол не только полмиллиона советских воинов, но и практически сравнял древнюю столицу восточных славян с землей… Киев к тому же столь же варварски освобождали, отутюжив будто вражеский запредельный Берлин…. И поэтому послевоенный Киев начинался в бараках и мазанках….

Позже додумались до первых щитовых общежитий, куда принимали на жительство тех из крестьян, кто получил свой первый редко заслуженный срок и завершил ходку дилеммой – возвращаться в полудикое беспаспортное существование в село без газа и электричества или, изобразив из себя мужчину, прошедшего перековку, либо посыпавшую голову пеплом целку-фанатичку, строить коммунизм в веселых и шумных бараках…

В селе было трудно, от села не было отписки, в селе был тотальный контроль и бесправная 16-часовая пахота, и поэтому именно ходаки по первой тюремной ходке возвращались уже не в почти военизированные украинские колхозы, а в бараки, где каждому полагалась койка и чашка, миска и ложка да ещё мыла немножко….

Затем грохнуло сокращение вооруженных сил и два с половиной миллиона человек разом запросили работу… В Киев получили право на въезд только самые толерантные к традиционным имперских глупостям…. Они несли веру в систему, и до 30 тысяч армейских кадровиков зажали Киев в металлические клещи махрового тоталитаризма.

Прочие лимитные семьдесят тысяч с семьями и пустопорожними аттестатами пришли на стройки подмять под себя урочную гопоту и поставить её тупо на место….

Тут-то и пошли по Киеву мордобои… Система вбивала в крестьянских отсидентов их права и обязанности, и те съежились и начали природно… рожать… Они даже почувствовали себя евреями… Такими же затравленными и гонимыми… Они даже стали здороваться и пригибаться…..

Впрочем, киевских евреев это не касалось… Они четко обнаружили свою нишу в глобальной советской бесхозяйственности, и превратились резво в парикмахеров и часовщиков, ювелиров и гальваников, в формовщиков литейных и снабженцев….
Выросли и целые школы советских бухгалтеров и экономистов, которые почти всегда были старше и умнее самого Карла Маркса, поскольку тот был просто экономистом, а какой-нибудь дядя Пиня уже старшим экономистом….

Это всех до поры до времени веселило, но все киевские часы шли точно минута в минуту, а городская иепархия счетного дела ни разу не ошибалось при расчетах потребления зубного порошка «Мята» на душу населения….

Кроме того парикмахерами отшлифовывались фасонные советские профили под полубокс, бокс и венгерку… Не иметь венгерки на голове было не достойно эпохе, а носить бокс в обществе, где почитался свободный от условностей полубокс было не эстетично…

К тому же наручные часы тоже требовали ребрендинга, апгрейдинга, тюнинга и прочистки, и к хорошему Воскресенскому часовщику Рувиму была очередь на полгода….
Кроме того, наметился рынок ну не совсем точной, но таки счетной механики с табуляторами, "Аскотами" и прочей гедеэровской хренью, и все сразу почувствовали на себе дыхание прогресса и прогрессивки. А с прогрессивкой приходили лавы и жизнь отцов, казалось, получала воистину радостное оформление…

Но только не жизнь детей… Идочка говорила своим счастливым по-советски родителям бабуле Еве и дедке Науму очень просто и веско: «Застрелитесь»…. И надо сказать, что этот сакральный лозунг пришел ей на ум, бедный мой дедка Наум, ещё в раннем школьном отрочестве…

Илья Петрович Резник в те времена слыл главным часовщиком всего советского времени на всем киевском Левобережье. А посему ежедневно он бережно обходил все окрестные советские и торговые учреждения с отверткой и маслёнкой со светлым конопляным элеем и с двумя «свежими» батарейками «Марс».

Этим необычным «энзе» он оживлял практически все в ту пору модные электрические ходики «Луч», которые управлялись с единого городского, а может быть даже республиканского центра времени. Обычно такие ходики непременно висели во всех вестибюлях и торговых залах страны, а также у парадных подъездов.

В то время как сам центр этого времени, отстающего от московского ровно на четыре минуты, был надежно скрыт от всех граждан и часовщиков города Киева.

Именно из-за этого обстоятельства Илье Петровичу страшно и горько завидовали все прочие часовщики Воскресенки, и даже Рувим не был в том исключением…. А уж прочие часовые трудяги Киевского рембытуправления – комбината-шарашки для киевских еврейских часовых дел мастеров – не были ему чета, или, скажем прямо и откровенно, – не годились даже в подмётки….

В целом, со всеми часовыми мастерами со всей Воскресенки со временем и подружился Наум, крепко отсидевший при Ежове за продажу брильянтов второй воды… В стране второй свежести в том не было ничего удивительного, вот разве только то, что брильянты первой воды делали из мелких неограненных алмазов, а брильянты второй воды из обычного осколочного стекла от молочных бутылок…

И они даже сияли… В брошах и перстнях… Перстеньках и колье… Вот только бросать на пол их, мягко говоря, не больно рекомендовалось…. Но одна, а за ней ещё одна экспрессивные гражданки таки бросили их на пол во время семейных сцен и дедке Науму катарсис их домашних истерик стоил восьми лет сталинских лагерей…

Поскольку навыков приобретать "мицийные" часы и часики от населения Наум всё же не растерял, то ему и доверяли приторговывать реставрированными ходиками на Клавдиевской барахолке, которую в народе именовали толкучкой…

К тому же него стали приглашать на миньон, что особо ценилось в мире поголовного советского атеизма… Каждую пятницу его приглашали торжественно встречать богиню Субботу и остаться на послемолитвенный сидур с уже вошедшими в кровь фронтовыми ста граммами за Всевышнего и Победу….

Толкователи подобного течения новейшего советского иудаизма навряд ли смогут объяснить этот синтез многовековой еврейской Традиции и Советской победы, а я вам без всяких научных проработок скажу, что это было удивительным духовным явлением в жизни людей, которых отторгли от Веры и Города и переселили на выселки…

В этом Городе у самого дедки Наума полувырезали семью в 1905 году… Он редко говорил о том, что практически зарезали только одну сестру, но изнасиловали всех троих, а мать после этого разбил обширный паралич. После него она не оправилась, а отец поступил не самым достойным образом… Он взял с собой самого любимого четвертого сына и бежал с ним в Америку… И затем 50 лет служил в одной из синагог Гарлема…

Выжившие во время погрома сёстры таки погибли в огне Гражданской войны, а три брата разошлись по жизни путями… Младший Вениамин стал чекистом, и его повесили свои же за ноги – головой вниз. От этого он до утра истек кровью. Но при этом таки никто не запачкался….

Дядя Лёва – тот стал ювелиром… Оттуда и произошли брильянты второй воды, которые так крепко изломали судьбу самого деда Наума… Вот отчего к старости он был остепенен званиями советского экс-зэка, кавалером двух солдатских Орденов Славы, простым гальваником и мелким спекулянтом с воскресной толкучки…

Всё это уживалось в нем, оставляя при том место для самого настоящего ребе, почти что цадика, поскольку именно он читал уже не рукописные, а книжно пропечатанные тексты из книги Тора, которую еще в 1898 г. издал в Российской империи незабвенный барон Гинзбург!

Да, именно он на всякий новый Шабат, как реальный потомок раввина брался за чтение отдельных глав на иврите от Магелат Эстер и до самого последней буквы, которой обычно начинался еврейский Шауот, он же праздник православной Троицы.

После надлежащего чтение глав голос брал в торжественном песнопении сумасшедший Воскресенский кантор… Вы, наверное, уже догадались, что это и был сам Шма Исраэль. Правда, петь он начинал прямо у себя на балконе пятого этажа стандартной кирпичной хрущевки.

В страшном военном прошлом самого Ицхака, обёрнутого в белый Талас с синими полосами, олицетворявшими плодородие Богом обетованной земли, полицаи погнали в колоне обреченных прямёхонько в Бабий яр. Но тут доморощенный кантор запел псалмы самому Всевышнему, резонно полагая, что именно тот, Всевышний непременно его защитит и всю колону остановит у бездны.

Но этого не произошло и вместо защиты от Всевышнего он получил крепки побои от украинских полицаев за то, что нарушил порядок прохождения колонны, бредущей на заклание в Бабий яр по Большой Житомирской улице…

Много позже я побывал в обетованном Иерусалиме, и могу теперь действительно подтвердить, что географически и топографически он действительно похож на славный украинский Житомир. Но обреченные этого так и не узнали… Им досталась только Большая Житомирская, по которой полицаи и начали отвешивать Ицыку тумаки, а он все пел, пел и пел….

К поющему внезапно подошел офицерский чин в фуражке с высокой тульей, на которой красовались череп и кости. Он резко приказал прекратить избиение и освидетельствовал полную человеческую неадекватность синагогального кантора.
– Это может быть даже забавно, - желчно процедил офицер и почему-то быстро решил:
– Пусть и дальше поёт…

Многие не очевидцы по одним только слухам рассказывали, что этим офицером был дан особый приказ: в тот день заклания киевских евреев - кантора Ицыка пристрелить последним, а до тех пор прямо в талесе приковать к одному из расстрельных пулемётов. Мол, более безумным чем он есть, это его уже не сделает.

Так и поступили с несчастным за несколько десятков метров от расстрельной кромки Бабьего яра.

Перед ним голыми в бездну опадали тела его соседей и просто знакомых, верующих и атеистов, стариков и детей…. Тела сплетались в окровавленные брикеты, а пулемёты строчили и строчили, отчего даже идейный палач еврейского народа Эйхман вспоминал, что он распорядился, чтобы к пулеметам вместо немцев посадили украинцев… Их психики было ему не жаль…

Гитлер идею Эйхмана поддержал. Из дивизии СС «Нохтенгаль» были присланы добровольцы… Только на сей раз под руководством немцем «нохтенгаль»-«соловейко» пел горячим свинцом.

Сегодня многие идеологи либеральной независимой доктрины очень часто забывают о подобных не алябьевских нотах, на которые фашизм спровоцировал украинцев… Вот и написал эту вставку для памяти…. Не одному только себе….

…Его подвели к окровавленному обрыву. Но ноги у Ицыка, которого даже не потрудились раздеть, подкосились прежде чем прозвучал первый выстрел.

Он начал падать, больно ударяясь о застывшие тела убиенных… От страха он перестал петь ещё накануне…

Накрапывал мелкий осенний дождь. Тела были мокрыми и, казалось, что в них ещё бродит подобно какому-то страшному черному вину последнее дыханье умерших… С груды остывших тел он неожиданно скатился вниз, и потому последовавшая за ним полноформатная пулеметная очередь прошила уже не его, а трупы покойников..

Сколько он лежал… Наверное, не очень долго. Очнулся от того, что по тропке с горки, возвышавшейся над Бабьим яром стали по одному спускаться немцы с овчарками… Да ещё полицаи с «мосинками», к которым были пристёгнуты окровавленные штыки….

Ицык судорожно сцепил пальцы ладони и захватил в пригоршни комья грязи и крови… Таким образом он измазал лицо грязевой пастой с кровью невинноубиенных и прочитал каббалическое заклинание… Ему показалось, что это жуткое заклинание сделает его невидимым для неумолимых преследователей.

Похоже, так и вышло… Наряд-дозор обошел расстрельное место с иной подветренной стороны. Так было удобно тем, кто вел перед собой на металлических армейских ремнях обученных в Бухенвальде и Заксенхаузене специальных немецких овчарок.

Собаки щерились, шерсть стояла на них дыбом… Они подозревали саму Смерть в предательстве и спешили довершить недочеты массового трупного производства.
Ицык не стал ждать их приближения. Он просто бросился бежать в темноту…

Веле Штылвелд, 2009

Сертификат Поэзия.ру: серия 619 № 70450 от 15.06.2009

0 | 1 | 1684 | 25.04.2024. 14:39:11

Произведение оценили (+): []

Произведение оценили (-): []