"Отдай, История..." О военных песнях Игоря Гора (Медведева)

Я на войне был ранен не в бою,
И не от пули боль в себе храню:
Не всех нас Бог войны свинцом пометил…
Но в тех, кто души не успел одеть в броню,
Вонзал он сразу целую страну –
И рвались души наши, как грудные клети…

Есть, на мой взгляд, вопиющая несправедливость в том, что военные песни Игоря Гора (Медведева) не были в своё время детальнейшим образом исследованы, разобраны и оценены по достоинству. Право же, они того стоят. И вовсе не потому, что содержат в себе поэзию, которой ещё не было. Они содержат в себе философию войны и влияние войны на душу человека.

Впервые о войне человек, ветеран написал, что она – война – ранит ВСЕХ, кто в ней участвует!

«В этом есть известного рода метафора, преувеличение!» - воскликнет недоверчивый читатель. – «Немало найдётся воинов, кого тёмная сторона войны мало коснётся – от бретёров типа Д`Артаньяна или Сирано де Бержерака до штабного повара». Но Гора детали не интересуют. Главное его открытие таково: войны перестали быть мушкетёрской забавой – и коренным образом влияют на психику всех людей, которые в них участвуют. Наверное, об этом уже писали в прозе и Ремарк, и Селин, но в поэзии и в песне, а может быть, и во всей русской литературе такой рифмованный посыл прозвучал впервые.

И далее читаем: боль войны ветеран не старается отбросить подальше, забыть о ней, а ХРАНИТ в себе (!). Потому что правильнее и человечнее не забывать о том, что ты остался жив благодаря тому, что погибли твои боевые товарищи. И потом – против тебя на войне целая страна. Это бог войны, как говорит Гор, «в тех, кто души не успел одеть в броню, вонзал он сразу целую страну…». А кто же из восемнадцатилетних ребят успел броней прикрыть свою душу? (Заметим в скобках, не тело!) Я, честно говоря, не удержался – и, пользуясь своим близким знакомством с автором, спросил у него, какую страну он имел в виду – Россию или Афганистан. «Конечно, Афганистан!» - ответил Игорь, но не убедил меня в том, что, когда мы возвращались, этой страной, которую вонзал в нас бог войны, была уже Россия!

«…И рвались души наши, как грудные клети – вот вам анатомия «афганского синдрома».

Во мне – её радостный вздох,
Ко мне – её яростный вскрик;
На мне – её чёрная кровь,
Со мной – её светлый миг…
Я взял на себя её страх,
Услышал я стон её;
Я с ней устремился в прах,
Но с ней – воскрешенье моё!

Никто ещё так проникновенно, на контрастах не писал о войне – как будто о любимой женщине, от которой идёт всё-всё: и хорошее, и дурное. Воин Гора сильнее войны. Он берёт на себя тот пронзительный страх, которым пропитана война и от которого она никак не может избавиться. «Я взял на себя её страх», - пишет поэт, и мы понимаем, отчего на войне нам так страшно. Мы берём на себя женский страх войны. Вообще удивительно, что воин и война у Игоря Гора – одно целое. Поэт и воин слышит стон войны, она стонет тысячью голосами раненых. Поэтому все, что происходит с воином, тут же отражается на облике войны, и наоборот, все военные тревоги и невзгоды тут же передаются воину.

В жилах воина течёт красная кровь; кровь же войны – чёрная, потому что она – чужая. Красная кровь, смешиваясь, даёт черную. Несмотря на все военные тяготы, с поэтом на войне и «радостный вздох» и «светлый миг». Кто-то спас кому-то жизнь, кто-то, возможно, герой Игоря Гора, неожиданно открыл в себе черты, о наличии которых он даже не подозревал…

Казалось, война уничтожит воина и поэта. Если не физически, то – морально. Но он подсознательно чувствует, что с ней – и его воскрешенье, второе рожденье как личности. Нигде уже не будет такого напряжения всех душевных и моральных сил, нигде уже не будет этих мук рожденья, и в этом смысле – война – шанс… стать человеком. Но она же – и шанс стать последней сволочью. Что перевесит – тёмное или светлое? Как сказал Достоевский, «поле битвы – сердце человека».

Ведь только тот воистину солдат,
Кто грудь готовил не для пуль, не для наград,
Войну лицом к лицу встречая.
Кто цену жизни вымерил стократ
Жестокой мерою страданий и утрат –
Но нету меры выше, чем такая!

Ещё одно открытие Игоря Гора – награда, как и пуля в сердце, не является целью воина. Что же тогда? Взросление? Самосознание? Новое понимание войны? Взращивание в себе не зверя, но Человека? «Постижение цены жизни!» - отвечает нам поэт. Цена жизни «вымеряется стократ жестокой мерою страданий и утрат». Можно сказать, что до испытания войной маленький мужчина жил как в раю. Как Адам и Ева, ещё не вкусившие с Древа Познания Добра и Зла.

А нужно ли постигать эту цену жизни такой жестокой мерой? «Но нету меры выше, чем такая!» - говорит нам поэт, возводя в абсолют страдания и утраты, приводящие человека к прозрению.

Наверное, ещё никто не обращался к Истории с диковинной просьбой отдать человеку часть его прошлого. Почему к истории? Да потому, что войны – её неотъемлемая часть!

Отдай, История, мне часть твоих боёв,
В которых я отведал злость врагов;
Отдай мне, Время, те пять сотен дней,
В которых был я и счастливей, и живей.
Мне эти дни нужны как хлеб, как суть, как вдох:
В них – очищение моё, они – мой Бог.

Я помню, как на нас смотрели, когда мы вернулись домой – и тут же захотели вернуться обратно на войну. Причём просились обратно даже те, кто, по выражению Игоря, был «мечен свинцом». «Ну не чудаки ли эти афганцы?» - говорили люди и пожимали плечами. Разве это не сумасшествие – использовать войну для очищения духа?!

Отдай, Земля, мне часть твоих широт,
Где Солнце с плеч моих сгоняло липкий пот;
Верни, Судьба, хоть часть былых друзей:
Мне не заменят их герои из статей!
Мне ближе тот, с кем я лежал у колеса,
С кем смерть, как хлеб, делил до самого конца…
Отдайте мне хоть только то, что я прошу –
А брать чужое не могу и не хочу!

Вот она, как выразился Вознесенский, «ностальгия по настоящему» в действии! Но как же трудно сдвинуть горы в своём прошлом! Прошедшее проходит навсегда. И те из нас, кому посчастливилось вернуться на афганскую обетованную землю, с горечью убеждались: её больше нет. Прав был Гераклит: «нельзя два раза вступить в один и тот же эмоциональный и ментальный поток…»

И долго ещё рефреном будет звучать во мне концовка припева песни «Я на войне был ранен не в бою»:

Я с ней устремился в прах,
Но с ней – воскрешенье моё!

Почему же воин, побывав на войне, «устремился в прах»? Я думаю, но это сугубо моё личное мнение, что он «устремился в прах» из-за того, что нарушил заповедь «не убий». Даже если мы не очень переживаем по этому поводу и уничтожение живой силы противника убийством не считаем, закавыка в том, что на войне убивать приходится не только профессиональных военных, но и учителей, инженеров, поэтов, находящихся по ту сторону гор. Поэтому, с этой стороны, участие в войне – всегда духовная деградация. Но Человек в воине всегда стремится чем-то компенсировать эту деградацию. Например, Игорь Гор именно там, в Афганистане, написал свою первую песню. До этого он был просто исполнителем – пел песни Высоцкого, Окуджавы… Но новая степень осознания своей жизни привела его к творчеству. Первая песня Игоря называлась "Тоска по Родине".

Солдатскому сердцу здесь всё уж не мило:
Война и работа – уж всё опостыло!
И мазанок диких безлюдные своды,
И лавки, зовущие криками моды…

И даже достопримечательности города – то, за чем в мирное время ездят толпы туристов, уже до чёртиков приелось герою песни, и вызывает в его душе лишь раздражение. К которому, правда, примешиваются восторженные нотки:

Мечети прекрасные – те, что годами
Художник творил золотыми руками;
И лица простые, с приветливым взором,
И лики, сокрытые чьим-то укором…
О Родина! Где ты? Где край твой могучий?
Он – в думах моих, словно омут дремучий!
Ужель испытаю я то наслажденье,
Когда окунусь в твоей жизни теченье?
Глотну аромата берёзовых рощ,
И рек, и лесов, и полей, и лугов…
От счастья в забвеньи скажу не тая:
«Ты – Родина-мать, ты – Отчизна моя!»

Прав был Сергей Есенин: «Лицом к лицу лица не увидать. Большое видится на расстояньи». Любовь к Родине, как и любовь к женщине, только крепнет вдали. Это была первая и единственная песня Игоря Медведева, написанная им ещё на афганской земле.

Песня «Памяти Зураба Члачидзе» рассказывает нам о моменте нравственного выбора героя (он закрыл своим телом тело командира). Игорь Гор убеждает нас, слушателей, что Зураб сознательно принял такое решение. Песня написана от первого лица, и сразу, с первых аккордов, возникает не проходящее ощущение, что ты находишься на поле боя, где решается судьба человека.

Лишь миг один – и был бы я живой…
Лишь миг один… Но он уже – не мой.
Кого-то выстрелом окликнул автомат –
Но этот клич был послан наугад…
Лишь миг один – и смерть отыщет грудь.
Лишь миг один… Успеть бы оттянуть!
Я оглянулся – и откликнулся на зов.
Вставал – был жив ещё, а встал – уже был мёртв!

Сразу же обращает на себя внимание слово «не мой». Оно напрямик перекликается со словом «немой» (минута молчания). Миг одновременно не мой, то есть – чужой, и немой, то есть – безмолвствующий. Игорь Гор очень поэтично описывает шальную летящую пулю: «кого-то выстрелом окликнул автомат – но этот клич был послан наугад». Стреляющий, если это не снайпер, часто не знает, в кого он стреляет, в кого, в конце концов, попадёт его пуля. Но тот, за кем эта пуля пришла, не всегда внимателен, и тогда эту пулю может принять на себя его товарищ. И очень трудно объяснить разумом, почему он это сделал. Из какой-то высшей братской любви – только и можем мы сказать. На самом деле человек даже не успевает подумать, всё решается на уровне инстинктов. Значит, правильно мать, Валерия Георгиевна, воспитала своего сына. Значит, «нужные книжки он в детстве читал».

Лишь миг один – решал, кому быть кем.
Лишь миг один – сомненья, а затем
Шагнул к бессмертью обезжизненному я…
Но кто-то жить остался – значит, смерть моя – не зря!

Вообще, жертвенность – великая черта русского воина. В этом поступке есть что-то настолько величественное, что никакими словами это не объяснишь…

Игорь Гор заканчивает свою песню равным этой величественности пассажем, как будто обращаясь от имени своего павшего героя к потомкам:

Живите ж – так, чтобы смогли вы без стыда
Взглянуть при встрече нашим матерям в глаза,
Чтоб нашей кровью в долг оплаченная жизнь
Честнее стала – хоть на миг один!

Рифма, как по мановению волшебника, куда-то исчезает, но на это уже не обращаешь внимания, которое заострено на необычной фразе «кровью в долг оплаченная жизнь».

Вам когда-нибудь спасали жизнь? Мне – спасали. Но – не смертью. Наверное, спасать смертью своей – это действительно мистический акт высокой нравственной чистоты. Вспоминаются слова другого поэта: "и живу я смертью павших на одной со мной войне". В самом деле, мы живём словно бы в бессрочный, пожизненный долг, оплаченный жизнями погибших. Потому что если бы не они – на их месте железно оказались бы мы!

Во времена перестройки коренным образом меняется отношение наших официальных лиц к военнопленным. Если в сталинские времена все они считались предателями, вне зависимости от обстоятельств пленения, то теперь наметился обратный, гуманистический перегиб: все они – «наши», все они не виноваты, всех их надо спасать. И не беда, что кто-то принял мусульманство, кто-то боится возвращаться, потому что в бою предал товарищей. Надо все простить! Бедные мальчики, их бросили неподготовленными в такую мясорубку. Примерно так думала советская общественность. Даже заграница в лице известного художника-эмигранта Михаила Шемякина, друга Высоцкого, обещала нам в этом деле «подсобить» и, в конце концов, подсобила. Подумать только: во времена ГУЛАГа мы гноили военнопленных миллионами, а тут – озаботились судьбами трёх сотен людей! Песней откликнулся Александр Розенбаум. Написал свою песню о военнопленных и Игорь Гор.

Нам не нужен ваш набожный плач,
Мы не боги, хоть нас и распяли!
Не хотим, чтоб живых ещё нас
Среди ликов иконных искали!

Игорь очень тонко чувствует это двойное отношение к пленным, как, несомненно, чувствовали это и они сами (песня поётся от их имени). Пленные не хотят, чтобы их объявили героями и… забыли.

Мы вернёмся, придёт ещё срок,
Поимённо – как прежде когда-то…
Только день этих дат так далёк –
И сердца наши бьются набатом.
Наши спины согнули в плену,
И всё чаще их с треском ломают на части…
Только души сжигаемых в этом аду,
Только души сломить – нет, ещё не в их власти!

Но политический крен в сторону большего гуманизма не так быстро отражался на судьбах самих пленных. Как это часто у нас бывает, говорильня затмила деловую сторону вопроса. Игорь Гор пишет о пленных с несколько идеалистической точки зрения: дескать, мучаясь, все они ждут и надеются на скорейшее освобождение. Конечно же, Игорь, с высоты своего героического мировоззрения, представлял себе пленных как невинных людей, в бессознательном состоянии попавших к врагу и безмерно от этого страдающих. На самом же деле многие попали в плен по глупости или даже сдались добровольно. Многие окончательно и бесповоротно перешли в мусульманство, многие косили в сторону Запада…

И стоим, повернув почерневшие лбы
На желанный до одури Север.
Мы – издержки военной борьбы.
Но наш крест – это чей-то маневр!
Мы ведь помним могучую ширь
Синехвойно-таёжной державы.
Знаем, сколько в корнях наших сил.
Отчего ж, как рабы, мы бесправны?

В вопросе о пленных особенно отчетливо проявилось неумение нашего государства постоять за своих граждан, что всегда было ахиллесовой пятой нашего общества. И вопрос Игоря Гора «отчего ж, как рабы, мы бесправны?» служит звонкой пощёчиной власть предержащим. Не к лицу так вести себя великой державе! Американцы бы глотку перегрызли другому за каждого своего гражданина! И это повторяется у нас до дурной бесконечности…

На мой взгляд, с нашим пребыванием в Афганистане приключилось то же самое, что и с судьбой Советского Союза: они исчерпали себя, но закоснели в самоутверждении – и долго отказывались уходить, подталкиваемые обстоятельствами, с политической арены. Прошло целых четыре года, прежде чем мысли пришедшего к власти Горбачёва были реализованы. И я бы с удовольствием сказал «лучше поздно, чем никогда», если бы не одно обстоятельство. Выйдя из Афганистана, сохранив таким образом жизни наших солдат и офицеров, мы слишком многое продали и предали, чтобы говорить о выводе войск как об успешном мероприятии. «Вывод» - так называется последняя военная песня Игоря Гора, написанная им в Афганистане. Как и многие из нас, Игорь два раза побывал в этой не чуждой нам теперь стране, второй раз в качестве автора-исполнителя своих песен, члена ансамбля «Шурави».

Последние метры (последних ль?) военных дорог
Врезаются в наши тяжёлые траки.
В Россию плеснём мы свой пёстрый железный поток:
Готовьте таможни для нашей атаки.
Наш груз контрабандный не сыщешь руками,
Рентгеном его не найти:
Оружьем, наркотиком – стали мы сами,
Их яд – почти в каждой груди.

Если сравнивать эту песню с первой песней Игоря «Тоска по Родине», сразу бросается в глаза, насколько выросла его лирика, окрепло мастерство поэта. Тут и обратная метафора (метры дорог врезаются в траки, а не наоборот), и уподобление солдат живым наркотикам… Да так оно и было – страна оказалась не готовой к нашему приёму…

Идём в упаковке, гипсе, цинке, стали, броне;
Депешно опять нас кто-то затребовал там, за кордоном…
Мы приняли вызов, но знаем: сегодня мы – просто в цене.
Цена упадёт – и опять начнут подставлять наши щёки к вашим ладоням.

Как хорошо и точно Игорь описывает единство всего десятилетнего «ограниченного контингента», не отделяя мёртвых от живых! Все идут как бы в одном строю. Автор убеждает нас в том, что, отправляясь в Афганистан, мы осознавали, что нами играют – и тем не менее «принимали вызов». На самом деле большинство из нас ничего не понимало и просто не верило, что родная страна может обмануть, подставить и «кинуть». Многие просто радовались возможности продолжить ратные подвиги отцов, не слишком задумываясь о политической подоплёке. Нам было по 18-19 лет! Игорь Гор же приписывает мудрость тридцатилетних юным, ещё не нюхавшим пороху бойцам. Но это его не смущает: главное – мысль верна! Дескать, какая разница, когда эта мысль пришла ко мне – раньше или позже. Однако, если бы все солдаты сразу всё осознали, наверное, и войны в том виде, в котором мы её знаем, не было бы!

Перейдём Рубикон – и, квиты с долгами, -
Все религии – блажь полугрешных богов, -
Верою, правдой стали мы сами:
Их соль – в ранах наших мозгов.
Пятнадцатипалой рукою усталой нас стиснет родная страна;
Начнёт с наших душ сдирать воспалённую кожу запретов,
И к ней упадём мы на грудь, как пожизненные ордена…
Для павших и падших – зачтите падение это!

Какой потрясающий образ – мы упадем на грудь своей Родины «как пожизненные ордена». Мы, граждане, патриоты Отчизны, - лучшая ей награда. Вот только надо как-то нас сберечь! Игорь разграничивает «павших» и «падших», хоть и не верит ни в какие религии. На самом деле падшие – это те же живые, только вкусившие от Дерева познания добра и зла, которым является любая война. Надо помочь им преодолеть в себе это «падение».

Пусть пушечным мясом нас сытые звали –
Им можно купить честь, а нам – не продать срам!
Рабами-героями стали мы сами:
Нам не за что жить здесь – но было за что погибать там!

«Рабами-героями» - сказано зло, со всей прямотой «гамбургского счёта» по отношению к самим себе. Такой вот получился у Игоря Гора вывод о выводе (войск). Добавить мне, в сущности, нечего.

16.12.05.

Александр Карпенко.

Александр Карпенко, 2009

Сертификат Поэзия.ру: серия 791 № 70267 от 05.06.2009

0 | 1 | 2852 | 23.11.2024. 16:07:05

Произведение оценили (+): []

Произведение оценили (-): []