Stanza macabre, или Мастер и Маргарита

                    1

Всё ложь. От слова и до слова.
Всё исподволь извращено,
и скрыто раздвижное дно
повествования складного.
И сыплются из-под полы
расхристанные санитары
играть на том, что люди злы,
сулить им нары да кошмары,
глумиться днём, шабашить в ночь,
с водою в ступе истолочь
врагов режима (щелкопёров) —
и к чёрту, в плешь ему туды, —
чтоб отравить чету жонглёров
и анемичные пруды.


                    2

И анемичные пруды,
насытившись бесчинной силой,
тому могли бы стать могилой,
кто от колёс не ждал беды.
Ах, бедный Гектор Берлиоз,
зачем не Игорь ты Стравинский?
О, сколько нам пархатых грёз
дарит твой профиль палестинский!
(От них любого исцелит
учёный доктор-замполит.)
Не зарекайся от воды
и под колёсами трамвая,
цени, о вечности вздыхая,
и беса мелкого труды.


                    3

И беса мелкого труды
ничтожны и для мелких бесов:
не он гнилые рвёт плоды
во имя местных интересов.
На князя безысходной тьмы
не тянет мастер маскарада;
к лицу ли гению распада
шик второсортной кутерьмы?
Не станет повелитель мух
рядиться в чёрта подкидного, —
хоть он и злой, но всё же дух,
и внесены в его гроссбух
столичной веры прах и пух,
и варьете двадцать седьмого.


                    4

И варьете двадцать седьмого
без чёрной примеси невзгод
устраивает санкюлот
под крышей чувства козырного.
Комиссию геенна шлёт
к наместнику её земному,
чтоб стало ясно рулевому,
где недочёт, а где просчёт.
Своих не тронет сатана,
ему милиция нужна;
стреляет в органы нечистый,
но невредимы особисты!
И тает в лапах бесовства
галантерейная Москва.


                    5

Галантерейная Москва
идёт вразнос, как по заказу,
по сглазу или по приказу
блажит советская плотва.
Воруют — все! Халтурят — все!
Все алчут — злата или блата.
Зато — на встречной полосе
изограф Понтия Пилата;
и, как всегда, ля фам шерше,
чтоб тешить беса в шалаше;
и небезденежный уют
полуподвальной кубатуры,
где тексты из асбеста шьют
мелкопоместные авгуры.


                    6

Мелкопоместные авгуры,
офицера ли, доктора,
тасуя «завтра» и «вчера»,
немые двигают фигуры
по глобусоидной доске
с тем, кто, смешав года и сроки,
даёт безумия уроки
и улетает налегке, —
не в силах, впрочем, кончив дело,
роман представить целиком
(Сгорела рукопись! Сгорела!),
а только — втиснуть со смешком
в распотрошённые слова
намёк — пустой, как дважды два.


                    7

Намёк — пустой, как дважды два, —
на то, что люди не живучи,
что люцифер гораздо круче
и многомерней Божества
(поскольку делает добро,
творенье перевоплощая);
что исключительно «зеро»
дано для тех, кто ищет рая...
Чтобы урезать марш-парад,
нам скармливает суррогат
отхожих мнений и словес
синклит бесовской креатуры,
запихивая в свой ликбез
и летопись под шуры-муры.


                    8

И летопись под шуры-муры,
апокриф площадных начал,
диктует тот, кто заказал
мира́жи камеры-обскуры.
И если впишется тоска
и одиночество, и страхи
в бумаги десть, то с кондачка
спадают возгласы и ахи.
Любовь — и к чёрту на рога!
Сойдутся только у мессира
жены неверной кочерга
и неврастеника порфира.
Но после подписи двойной
всё ложь — и крашеный подбой...


                    9

Всё ложь — и крашеный подбой,
и древнеримская затея:
своей рискуя головой,
Иуде мстить за иудея.
Хотя... Иосиф позабыт
и позаброшена Мария:
видать, изжит сирийцем жид
иль у семита амнези́я.
Зло есть добро, мессия — гой,
зелёный свет — кровавым мессам,
писакам — смерть, эстраде — бой,
психоз — пропойцам и повесам!
Зато — сотрудничает с бесом
пророк, болтливый и слепой.


                    10

Пророк, болтливый и слепой,
забытый Богом бедолага, —
да разве мог он быть иной
в рассказе воланда и мага?!
Не Он, не Тот, не Сам, не Сын,
без «Отче наш», без благодати,
не Святый Дух, не Триедин,
не в яслях и не на осляти.
«Ты — иудейский царь?». В ответ:
«Ты говоришь!» — и вот Голгофа...
А здесь — смятенье, мутный свет,
причастие демонософа;
и некромантия на вырост,
и несгораемый папирус.


                    11

И несгораемый папирус
невесть в каком Египте вырос...
Бряцанье истины подмётной:
прельстило всех до одного:
о рукописи — как о мёртвой, —
иль хорошо, иль ничего.
И если впрямь рукотворенье
не загорится никогда,
то разве только от стыда
за авторские ухищренья
весну исследовать войною,
державу оплести страною,
где ярче солнца свет луны
и вертухаи без блесны.


                    12

И вертухаи без блесны
умны, тактичны и нежны.
И даже бедный камер-юнкер
изящно схвачен за цугундер
для сбора злата и валют —
и всем мазурикам капут!
...А где-то чевенгурцев стан,
опутан проволокой сучьей,
пещерный роет котлован,
готовясь к жизни неминучей.
...А здесь — из бездны на порог
текут ряды алмазных строк,
в которых растворился искус
и преисподних шуток вирус.


                    13

И преисподних шуток вирус
внедрился в наше существо,
и мы хохочем оттого,
что ощущаем крови привкус.
На том и держится роман,
в котором каждая страница
и в бровь, и в глаз, и вдребодан
бесовским юмором багрится.
Подменят в этом шапито,
кому судьбу, кому индейку...
Иронии — рублей на сто,
а состраданья — на копейку.
...Внушает нам больные сны
благая весть от сатаны.


                    14

Благая весть от сатаны
в повествованье лжепророка
исходит соком белены,
не зная отдыха и срока.
Но смотрит виртуоз интриги
скрыв за улыбкою оскал,
как неофит, на эти книги,
какие сам же нашептал.
И ядовитая бумага
в своей бульварной наготе,
сверкая златом саркофага,
клевещет о чужой мечте.
...И здешний след, и пыль былого, —
всё ложь, от слова и до слова.


                    15

Всё ложь, от слова и до слова, —
и анемичные пруды
и беса мелкого труды,
и варьете двадцать седьмого;
галантерейная Москва,
мелкопоместные авгуры,
намёк — пустой, как дважды два,
и летопись под шуры-муры.
Всё ложь — и крашеный подбой,
пророк, болтливый и слепой,
и несгораемый папирус,
и вертухаи без блесны,
и преисподних шуток вирус, —
благая весть от сатаны...

22 января — 26 марта 2007
г.Орск

Юрий Лифшиц, 2008

Сертификат Поэзия.ру: серия 1238 № 66961 от 30.12.2008

0 | 0 | 3493 | 25.11.2024. 14:26:58

Произведение оценили (+): []

Произведение оценили (-): []