Соната праха

Е. С. посвящается

Крикну я... но разве кто поможет,
Чтоб моя душа не умерла?
Только змеи сбрасывают кожи,
Мы меняем души, не тела.


Н.С. Гумилев

– Здравствуйте, смотрите новости...
– Что ты, в любой магазин...
– Третьего дунул, восьмого стих...
– Суточный аминазин...
– Утром. Осколками. В голову...
– Сволочь! Всю жизнь отдала!..
– Видел бы ты её голую...
– Занят. Работа, дела...


     1

Как начать? –
Голос полон разлуки
и впадает в изгибы реки
между мной и тобой. Вековечная гладь
Которосли разменивает – золу на забвение; звуки,
губы, пальцы, слова – на круги.

Стоя в позе лирического героя
на пустом берегу, мальчик ищет следы
настоящего в прошлом, – которые
августовской порою
в нём самом так оставила ты,
как пределы страны высекает на карте история.

Лёг разлом двух столетий случайной
гранью, где разминулись сердца. На темнеющей в такт
небесам молчаливой реке –
никого. Разве несколько чаек
дополняют несыгранный акт
на прощальном и однообразном своём языке.

Тимофеевка да васильки –
цвет партера в берёзовом зале –
помнят, но не узнают тебя. Не вернуться ни
одному, кто ручьям вопреки
здесь стоял. Он водой этой залпом
выпивается. И с тостом-напутствием
прочь уносит глухую печаль, как печать...

Что сказать? –
Под нежданным дождём
превращается в землю песок,
зеленеет на нём
легковерный росток, –

только сохнет земля... Золотой,
нестерпимо-манящий
пал на волны закат.
Между мной и тобой,
крепко спящей,
нет надёжней преград.


     2

Душная комната. Кофе.
Россыпь звёзд полустёртых.
От кошмара тукает кровь, а
на часах – полчетвёртого.

Платье на спинку стула
наизнанку наброшено.
Загнутую страницу сдуло
жестом неосторожным.

Стены. Портретный рисунок –
чёрно-белое зеркало.
Брови вскинуты струнками,
взгляд направлен поверх голов.

Купол Исаакиевского собора.
Четверостишие Тютчева.
Север. Гранит. С буквами спорит
рябь на шпиле плавучем.

А рассвет на излёте лета
выхватывает помаду с заколками,
люстру, диван, потёртый плед и
пыльные полки.

Причитает будильник,
и слышны в причитаниях:
– На дежурство. Понедельник.
– До свидания.


     3

В рост из юности шагнуть,
на воду сойдя,
добрести когда-нибудь
до страны дождя.

Между мирных книжных бед
погружаться в быт...
Но просрочен мой билет,
если не забыт.

––––––––––––––––––

Камень. Свист. Сигнальный вой.
Звон стекла.
По остывшей мостовой
ночь удушливой волной
в окна потекла.

Вспышка фар – и мир застыл.
Слепок скул и рук
до захлёба пьёт испуг.
В сотрапезниках – кусты
ивняка, фонарь и друг.

Час волков сжимает в горсть
слуг отчаянных своих,
сталью укрепляя злость.
Кто из вас – незваный гость
в джунглях городских?

Опускает тёмный меч
ночь.
В облаках зажёгся глаз-
зверь.
Получилось вдоль домов
прочь
убежать – так запирай
дверь.


     4

Собирайся на работу –
солнышко взошло.
В ожидании субботы
время потекло.

О тарифах, о погоде,
о вчерашнем дне...
Одинаковые годы –
датой на стене.

––––––––––––––––––

Лавина ливня, за которой сад
новорождённой нежности корнями
уходит в сердце, кроной – сквозь любую
вину – к румянцу облаков. Закат
галерой с вёслами лучей кружит над нами,
лицом твоим никак не налюбуясь.

И обморочная сирень
всё заполняет ароматом
готовящейся страсти, льнёт к траве
доверия. Единственная тень
двух тел скользит куда-то
в тумане заводи – в бедовой голове.

Вот заклинание! Расколотый на части
мир одиночества, как рану, заживить
таким лекарством! И сквозь небылицы,
с мурашками неопытного счастья,
впервые в ночь любви,
как в омут новой веры, погрузиться.

Вторым рожденьем взят на абордаж –
так проступай испариной-росой
на коже век, цветов, камней!..
– Мечтательный мираж! –
...и цепь следов заносит за спиной
песком пустынных дней.


     5

Грязно-белые стены.
Окном – циферблат.
Потемневшие вены
больничных палат.

Грязно-белые стены.
Бессонная ночь
на краю ойкумены.
Уже не помочь.

Замирают шаги в царстве савана.
В ожидании рвано-бытовой круговерти
спят носилки в обнимку с рождёнными заново,
где "душа" обесславлена
резким запахом йода и смерти.

Веки занавесом усталым
опускаются. – Не смотреть на лицо! –
На остывших провалах оскала,
как на хлипких подмостках, безумье плясало
и затихло судорожным венцом.

Сигарета. Губы – из ваты.
Это – жизнь.
Привидение в белом халате.
Отключись.

Кашель. Пальцы трясутся. Погано.
Рви кушак.
Обнимай, равнодушно и пьяно –
натощак.


     6

Во вселенной – ни слова, ни жеста,
сплошь мякина молчания.
Воробей, всё заранее известно.
Истончается нить,
но не рвётся из жалости. Желание забыть,
как примета, – к свиданию.

Путаясь в предлогах и падежах,
заклинателем трубки-змеи подходить к телефону.
Я готов писать книгу о длинных гудках!
Бесконечных. Внимательных. Злых
в своей простоте, как бесчувственный стих
на кольце Соломона.

Это даже смешно. – "Мне Евгению".
– "А она здесь уже не живёт.
Не оставила, к сожалению.
Собирается замуж... Едва ли...
Вы, наверное, опоздали".
– "Что ж, прощайте". – И это пройдёт.

Дано ли – в словах?
Не лучше ли грохот
немой дискотеки, где полуприкрытая похоть
так сладка, что балуя
поневоле осваиваешь не вычитанные "ох" и "ах",
а науку ловкого поцелуя –

с продолжением! Дано ли – в словах...
Кто нырнул с головой в этот омут –
носит больше, чем волен сказать.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Слишком поздно. Пешком по грязи –
до ларька. Всё одно,
где спасаться от стужи
этой ночью. Бабочка, складывай крылья, гаси
бра и шторы задёрни. Вот так. Свету лучше снаружи,
если в коконе сердца темно.


     7

Мальчик! Поди, почитай свои рифмы
составные – товарным составам
дел, да узкоколейке карьеры, да лицам усталым
от плацкарта забот. Запевай вдругорядь
под частушку – с которой, тебя перебив, мы
нальём по рюмашке, и спать.

С голубиного чердака – до подвала
бритых наголо грифов-братков в оперении алом
от Армани. Давай свою небыль
о сияющем небе –
стриптиз в счёт вина!
И над кашлем смеётся сигарная пелена...

Мальчик видел ли,
как из юности подлость растёт? Как предмет
обожания обживает обочину?
Как летят с тонкой лилии
лепестки увядающих лет
в одинокие ночи?

Чем гордиться? Наивностью? Пылким
бешенством? – две стороны медяка –
от тепла и уюта копилки!
Жизнь разменивает чудака
до удара, выдоха или прыжка
из окна. За бутылкой,
початой едва ли на треть,
терпеливая тянется нищенка – смерть.

– Потанцуем? Смотри,
вон тот вроде неплох?
На коктейль пари, что один, и
было два – станет три.
Что тебе этот лох
со стихами вместо машины?

Так что – выше каблук
и расчётливей нежность.
Хор надёжных подруг
заменяет надежду.


     8

Глаза прикрываешь – тропический берег
лоснится от зноя.
И чайка скользит от добычи к потере
за новой волною.

Слепящее солнце над маревом крыши,
над жаром земли той.
И старость-качалка, и ветер колышет
верхи эвкалиптов...

––––––––––––––––––

– Ложь! Валится из рук.
Играет ветер
тряпьём на пустыре,
где борщевик-паук
да высохший пырей –
воспоминанием о лете.

Где в очереди гаражи
стоят, и дым ночных костров
над щебнем вьётся,
и отпечатки шин –
поверх босых следов
у старика-колодца,

и детский садик. Надписи – по стенам,
осколки – по углам.
Всё – пополам.
Шрам
на твоей запястной вене,
как мост разрушенный, не перейти словам.

Довольно поминать.
Бессилен слог.
Смеяться ли, рыдать –
всё вышел срок.


     9

Минута, не беги...
Кому успеть за поступью твоей?
Как ты печатаешь гранитные шаги
губами матерей,

пожухлой чередой
фотоальбомных лиц!..
Неисправимее ножа – в груди, луча
неуловимей голос твой!
И ткань непрожитых страниц
рубашкой падает с остывшего плеча.

Хрип разрывает тишину.
Но разве может знать
сидящий рядом, каково,
безмолвием запив вину
дыханья своего,
прощаться с ним, теперь чужим, – и умирать?

И – благо, это не дано!
И лицемерием заклеймён
уходит день, а завтра кровь
потребует права
на ту же рифмочку "любовь"!
Набатом похорон
над тем, что решено, –
сомнение и страх – слова, слова...

Накрытый стол, и траур стен,
портрет, застигнувший врасплох,
холодное дыханье перемен,
и хлам вещей, и память, взятая им в плен,
и выдох "милосерден бог"

над рюмками – смутней
и неразборчивей... Скулит
некормленый щенок...
А там – настанут сорок дней,
а там – младенец закричит,
а там – ещё венок.


     10

– Эй, Сидорыч, налей
фалернского стакан,
за дно его!
– Забей!
– За старенький дурман
в преддверье нового!

Подсинить – и на пир
двоящихся теней,
по булькам – в немоту.
Нырнуть в кипящий мир,
к чертям, и поскорей
преодолеть черту!

Среди родных шутов
забудем о мече
над каждой головой –
когда вполне готов
кадить своей мечте
циничной головнёй.

Когда из горла пьют,
ухмылки режут без ножа,
в углу кого-то бьют,
кого-то с улицы ведут,
бутылки – пополам,
и девки скачут по столам,
толкаясь и визжа!

Красавцы – на подбор –
с костяшками в крови.
«Всё рок-н-ролл» и «О любви» –
под бой да перебор.
И трубы смутные зовут –
не то в поход,
не то на страшный суд.

Воняет газом – наплевать...
– Прибереги на опохмел...
Из липких лиц и терпких тел
ручная благодать!
– Эй, там! Не надоело умирать?..
– Как скучно ты сегодня пел...
– Пойдём-ка, милый, спать...


     11

Хлещет ливень за стеклом,
темень – на века.
Вместе с ветками – на слом
память дурака.

В мутном свете фонарей –
глаз не разобрать.
Прочитаешь – не жалей.
Встретишь – не узнать.

Чувства смятого постель.
Скомканная речь –
на непонятую трель.
Видно, не сберечь
ни ноябрьской земли,
ни отцветшего над
той водой...
В недоступной дали
догорает закат
между мной и тобой.

Золотая птица
по небу плывёт.
Человек родится,
человек умрёт.


     12

Напои меня, осень, кленовым дождём. Берестой
оберни. Проводи и отпой.
Вот он я –
горсть золы и отчаянья –
перед тобой –
неподвижной, как горе,
прозрачной, как голос,
как горло – пустой.

Бьётся колос под вихрем на залитом поле,
был несжат, а стал одинок,
полный памятью лета и знанием снега...
Не оттого ли
ломкий стебель несётся в поток –
то ли горстью семян,
то ли будущей жизни ковчегом...

Над свинцовой рекой тусклый вечер, марая
лист заката, берёзовую наготу
запоздалыми гроздьями укрывает...
Чем меньше до края,
тем полней безыскусственную, отглагольную немоту
всё вокруг обретает...

Осень! Слов уже мало
остаётся...
соната – к концу...
над темнеющим причалом
междометием по лицу
проведёт и оборвётся...

так легко... песок да усталость
вдаль её унесут...
на двоих разопьют,
что осталось...
на скамейке...
воробьиной семейкой
упорхнут...

тишина... луч улыбки...
ветром сорванный год...
как случайно... как зыбко...
или кто-то поёт...
поздно... холодно...
иней грусти...
всё... чем стану я...
криком чайки...
в захолустье...

Вздох.
Молчание.

––––––––––––––––––

– Знойную тусу забацаем...
– Нет, у вокзала сниму...
– Данные метеостанции...
– Сколько уже твоему?..
– Слушали сказку об аленьком...
– Дурик! Пусти, я сама...
– Ну, допиваем и баиньки...
– Холодно... Скоро зима.

Евгений Коновалов, 2008

Сертификат Поэзия.ру: серия 1099 № 66521 от 11.12.2008

0 | 1 | 2127 | 22.11.2024. 03:23:43

Произведение оценили (+): []

Произведение оценили (-): []