Между Первой и Второй мировой

* * * *

Между Первой и Второй мировой -
перерывчик небольшой, небольшой,
ну, а третья громыхнет за горой,
а четвертая дыхнет анашой.

Не снимай противогаз, Гюльчатай,
и убитых, и живых не считай,
заскучает о тебе все сильней -
черный бластер под подушкой моей.

Приходи ко мне в блиндаж, на кровать,
буду, буду убивать, целовать,
колыбельную тебе напевать,
а на прошлое, дружок, наплевать.

Потому, что между первой-второй,
между третьей и четвертой игрой,
между пятой и шестой «на коня»,
ты прошепчешь: «Не кончайте в меня…»

Перестанет истребитель кружить,
как бы это, не кончая, прожить?
Позабудут цикламены цвести,
после смерти - не кончают, прости.



* * * *

Разбежались все мои напарники,
и литературная свинья -
при лучине, в крепостном свинарнике
вышивает бисером меня.

Белые, оранжевые, синие…
бисеринки – пластик и металл,
я их с малолетства, перед свиньями,
с беспризорной меткостью метал.

Мне хавронья предлагает выпивку,
порося в сметане, холодец,
ну-ка, посмотри на эту вышивку,
словочерпий, баловень, гордец.

Там, на фоне скотобойной радуги,
будто бы в реальности иной,
это я смеюсь в багровом фартуке,
и сжимаю швайку за спиной.




Всходят звездочки над стишком:

* * * * * * *

мы с тобой из кина пешком,
возвращаемся до сих пор,
а навстречу – маньяк с мешком,
а в мешке у него – топор.

Он родился в Череповце,
специально приехал в Крым,
чтоб настигнуть нас в пункте С:
«Добрый вечер. Поговорим?»

Мы не долго будем кричать,
орошая кровью кусты,
и о нас напишет печать,
и объявят в розыск менты.

А могли бы встретить волхва,
и всю жизнь рассказывать, как
появились на свет слова,
ветер, звезды и наш маньяк.

А теперь гадай: из мешка?
Из бездонного Ничего?
Хорошо, что ночь коротка -
бесконечен список его.



* * * *

Эзопово море – на пляже один человек,
не богоугодны его очертанья, лежит
в семейных трусах, на которых
осыпались чайные розы.

Вчера он входил по колени в Эзопово море -
теперь у него изумрудные гольфы
из ряски и тины,
крылатые крабы в седых волосах копошатся,
смешные косички плетут.
Подходим на цыпочках ближе:
покуда он спит, -
на правой щеке проступают
картежные масти. Вот - пика и треф,
а вот – бубна и черви. На левой –
тире, многоточья, пробелы…
похоже на Азбуку Морзе, читаем:
«Ну что ж, и последний мудак -
постепенно становится первым».

Он плачет во сне потому что -
и ослик-хранитель, и ослик-вредитель
послали подальше его,
поскольку – проект безнадежен
и опыты прекращены.

Он пахнет прокисшим кагором и марихуаной,
вчерашним костром, беляшами с картошкой и луком,
развратом – так пахнет богема,
вернее, смердит, испускает, воняет…
Осыпались чайные розы!

Эзопово море, не пей человека, иначе –
Кабановым станешь,
Кабановым станешь,
Кабановым станешь.

Александр Кабанов, 2008

Сертификат Поэзия.ру: серия 554 № 65032 от 08.10.2008

0 | 5 | 4711 | 17.11.2024. 16:32:40

Произведение оценили (+): []

Произведение оценили (-): []