Эх, амазония скифская! - литературная критика с поэтическим эндшпилем

© Ко Дню славянской письменности…

«И тут культура… И там культура… Просто жуть!» – Масяня

***Поэтессам журнала "Новый мир" – скопом, 25 мая 2008 г., Конгресс-холл, г. Киев, в состоянии культурологического стресса ***

Наземная обсерватория меньше всего кажется древним чудом. Уцелевшие анфилады колон… или восстановленные во времена турецкого владычества… Трудно поверить, но столь безбожно попрекаемые в средневековой европейской истории турки строили дворцы и дороги и всего более чтили старину, впрочем приспосабливая её под себя без прежней исторической идентификации…
Амазонки прошли Малой Азией воинственными сестринскими братствами и ни оставили по себе даже пряди отсеченных в пылу жаркого боя волос…
И всё же их белесые локоны непрестанно мечет на прибрежные дюны, исходя пеной у рта, белесое в этих местах Средиземное море. На взморье – отвесные утесы…. В них – множество пещер… Птичьих и человечьих… Не по-человечески разорять птичьи гнёзда. Не по-птичьи доверяться циклопическим бескрылым птицам. Порой последние тоже выпадают из своих гнездовий и уносятся вниз, обращаясь в прах, задыхаясь в вязких густых прядях женских морских волос.
Порой подобием хны эти пенные пряди обрамляют бурые водоросли. И тогда кажется, что древние амазонки были рыжухами, тогда как нынешние московские поэтессы всех возрастов определенно кажутся тётками…
Тётками рождаются. Это не отторжимой от целой эпохи тёток. Тетки значимы не только титьками, но и басовитыми голосами, чуть гундосо матерным трёпом, некой особой болезностью, хворостью в одинаковой степени оргональной и кожной, душевной и духовной, сведенной к единому консенсусу тёткости рассейских масштабов. Такой тётке палец в рот не кради. Отгрызет фиксами золотыми и рассмеется на повырванные в шахматном порядке кутние зубы. Таким порядком ходит обычно конь… Отсюда и почти безобидное, но приставучее прозвище теток: «конь в юбке». Но если на этом не нагнетать и особо не педолировать, то на деле окажется, что тётки – милейшие существа, которым ничто человеческое не чуждо. Ну разве что наиболее полюбляемы ими –имперские шоры и имперские удила.
Закусив удила, подобные тётки и коня на скаку остановят, и в горящую избу войдут, и сами подожгут срань-хатку и выйдут из неё полносортно ощетинясь и во фрунт стояще… То бишь достойно… Осенят себя крестным знаменем, разрыдаются, охнут и отправятся рожать солдат своему имперскому хаусу. Ибо в это время фатеры Отечества оного будут выдумывать стратегии и опутывать ими условных противников, с коими вчера харчевались из одного совкового котелка.
И здесь тетки лепы. Они первыми отсекут дурь мужью и обезоружат противника своей забубенностью, самоварностью, чинностью и базарностью. Сорвутся на галдежь окрестный по мобилкам сотовым и прокричат перед сценой Киевского Конференс-холла:
– Галка, непутёха! Не слышно тя’... Ори сыплее и реже тараторь! Да в Киеве… А шо ж! Доехали! Пятый день по два концерта даем… Без нас «Новый мир» был бы здесь не по теме… Или не в тему… Ну да ладно… Спешишь? Поднажми на все лодыжки – успеешь… А нам на сцену пора…
И точно, пора. Вызванные в свой черёд, начинают глаголить московкие поэтессы мастито, и московское же эхо залихвастых базарок теряется, и тут уж обнаруживаются степени филологические кандидатские преумноженные на боль бабью. За себя, за народ, за страну с её затыченной кем-то по всей строгости недосказанностью. И начинаешь вмиг понимать – не бабье это дело быть поэтом в империи российского кроя в конце первого десятилетия двадцать первого века…
Гиблая зашоренность, до той последней бабьей степени, когда даже о своем либидо едва-едва… Как-будто протянулась через души всё та же как-то упомянутая бельевая веревка, на которой дозволено быть только цветастое в маках на бюстгалтерах и панталонах. Может быть, были бы еще в дозволении и трубы горние, та горны пионерские стыдливо пообломило…. И тут спасает только желание главреда выставить самую юную экспорт-дозволку с очередными для наших мест «нетленками». Она вполне юная, но столь же основательно к сцене прилажена, но читает почти киевское и по-киевски, пока не начинаешь понимать – слошной парафраз, чужие знакомые перефразировки… Даже свою легенду о корнекрылых в её интертрепации услыхал… И тихо завыл… Ещё недавно, всего три-пять лет-годков тому назад в творческой России думали и осмысляли, тогда как присмирели нынче и явили неуловимо-ужасное…. Присутствие духовного разложения, прилизанности, вторичности, тёткости во вседозволе имперском…
Эх, амазония скифская, эх страна жен крепкозадо-буферных! Орехи такие еще разлущат в русской бане крепкими ягодицами, а вот души исконно и истинно русской уже не тронут…
1.
Выжигает время клейма, как проталины в снегу...
Мир стареет, наше время умирает на бегу.
Батерфляйные сюжеты да стрекозий бумбараш –
были ль не были, ан, нету – сдан эпохи антураж.

Приезжают со столицы, той, что в памяти живА
поэтические львицы разбитные в буфера...
Ах, маржа столицы сирой – бабий бунт на вираже,
повторяют строчки-дыры на град-киевской меже.

Причитают бабы-дуры, сочно рифмы говорят –
в каждой ритме соцкультуры угасающий обряд.
Понаехали резвиться поэтической гурьбой –
время взять бы да напиться, не поэзия – подвой!

Под рассейскую культуру подвивают тетки нас,
прут свою макулатуру, а она в кислющий квас.
2.
Нет уж, нет уж, враки, баста! Опоздала навсегда
и легла под ноги пластом каста сирости себя.
Мы её похоронили в том столетии уже
и себя определили в ловчих счастья в витраже...

Тот витраж – в крупицах горьких – наш очаг испепелил,
но родил цветной да звонкий поэтический мотив,
не в Торонто, не в Рассеи, не в иных приделах зим.
Наши души индевели, и рождался новый Рим.

Без притворного затейства, без придуманных страстей,
не дожив до благоденства, становились мы взрослей,
и ковали наши строки под упругим сгустком дней,
и прошли, хоть не пророки, через горе и елей.

Нет уж, нет уж – враки-кваки опоздали навсегда
лет прошедших забияки и луженая моржа.
Отмороженная в стужу, дух империи храня,
нам поэтят тетки в лужах. В душах теток сих – херня!
3.
Вот имперская культура! Вот наследие веков:
Беспредметная халтура – тёртый тёточный альков.
Я же помню, лет немало на вокзалах всей страны
в переплетах продавали "Новый мир" за полцены.

Но и тот, не столь подсуден был как эта лабуда.
все мы, в общем, братцы, – люди, хоть расколота труба.
И трубач уже не стонет, испустив последний хрип,
только тётки что-то воют, хоть могуч ещё язык.

Им являются кОзаки и еврействуют цари,
и бельё в цветочных маках киснет с ночи до зари
в ночвах лопнувших намедни – каждый сам себе герой,
и взывают до обедни тетки париев на бой.

А под вечерок-с судачить им заведомо дано...
Выжигает время клейма... Ну, а теткам – всё равно!

Веле Штылвелд, 2008

Сертификат Поэзия.ру: серия 619 № 62073 от 27.05.2008

0 | 1 | 1962 | 17.11.2024. 19:24:08

Произведение оценили (+): []

Произведение оценили (-): []