Опыты

* * * *

Вязнет колокол, мерзнет звонарь,
воздух – в красных прожилках янтарь,
подарите мне эту камею
и проденьте цыганскую нить,
я не знаю, по ком мне звонить,
и молчать по тебе не умею.

Пусть на этой камее - живут,
и за стенкой стучит «Ундервуд»,
пусть на ней зацветает картофель,
и готовит малиновый грог -
так, похожий на женщину, Бог,
на знакомую женщину в профиль.


* * * *

Соединялись пролетарии,
и пролетали истребители,
волхвы скучали в планетарии,
и ссорились мои родители.

И все на свете было рядышком:
детсад, завод после аварии,
тюрьма, и снег в чернильных пятнышках -
прям из небесной канцелярии,

военкомат от кавалерии,
погост, а дальше - снег кончается,
лепили далматинцев, верили,
что жизнь собачья получается.

И мы осваивали стенопись:
знак равенства в любви неправильный,
а дальше - нежность или ненависть,
и мой сырок со мною плавленый.


* * * *

Дети с пистолетами одни,
листья престарелые горят,
в цокольном вагоне с лошадьми
всадники о смерти говорят.

Будто у нее коньюктивит,
будто у нее гнедая масть,
вот бывает, лампочка висит,
и мечтает лампочка упасть.

Рыжий полустанок пролистнем,
выпьем чаю и опять уснем
в поезде игрушечном моем,
в поезде игрушечном моем.


* * * *


И чиркает синичка-зажигалка,
и рукопись рассвета не горит,
холодного копчения русалка,
пивные пятна – это остров Крит.

А это мы - осматриваем крепость,
истории растягивая жгут,
какая благодарная нелепость:
на Крите – только критики живут.

Подвыпившие люди из приезжих,
они свистят на странном языке,
не оскверняй поэзию, не режь их,
ты, обо мне подумай, дураке.


* * * *

Вспоминаю, чему обучали меня
в разведшколе инструкторы наши:

Пастернак - рукопашному бою, отменным
шифровальщиком – Хлебников был, Велимир,
Мандельштам налегал на окопное дело
и яды варганить учил нас,
впрочем, и Ходасевич – отравителем слыл,
но в последнее время
занимался напалмом, кассетными бомбами,
а в перерывах, пенсне протирая платком,
говорил о зарине, замане, иприте
и прочих убийственных газах.
Мы любили его.

Остальные инструкторы – были из тех,
кто вернулся живым с предыдущих заданий:
диверсанты из группы «Московское время»,
потрепанный «СМОГ», петербургские киллеры…
Помню, Бродский, молчанию нас обучал
и линейкою бил по рукам, повторяя:
«Не завидуйте тем, кто учился стрельбе у Гомера…»

И теперь, вспоминая, инструкторов славных,
парашют раскрывая над сонной и черной землею,
я вопрос обращаю к себе: почему в разведшколе
нет инструкторов-женщин?
Наверное, баб обучают диверсиям – бабы.

Вот и ветер свистит, прижимая к щербатому рту
два прокуренных пальца,
вот блестят подо мной,
но, еще не разборчивы буквы,
это русский толковый словарь в переплете из кожи
всех погибших поэтов на этой чудесной войне.


* * * *

Я расскажу одной тебе:
что прыщик на моей губе -
не сифилис и не герпес.

Вооружись в борьбе со злом
увеличительным стеклом:
увидишь – холм, увидишь – лес.

Услышишь пение цикад,
весны оранжевый рожок,
поймешь, что я не виноват,
что это – Родина, дружок.


* * * *

Ни вдова и не жена – одиночество из волости,
за плечами тишина, будто срезанные волосы,
карту винную открыв, ожидаешь неприятеля -
окружение, прорыв, отступление к Пирятину.

Словно баба в мужике, чуть потрескивая местью,-
сигарета в мундштуке, окольцованная жестью,
за тобой сойдут с ума из последнего трамвая -
тенор-тенор-бастурма, мальчик в перьях попугая.

А в Пирятине – зима, отставная гололедина,
кашемировая тьма – молью ангельской изъедена,
проигравшая войну, не желает быть любимою,
я в ответ тебе кивну головою лошадиною.

Потому что, в путь пора: прощавайте, люди скушные!
В черной проруби икра или шарики воздушные?



* * * *

Банальная, как будто запятая,
банановая рыбка золотая,
вуалехвост (аквариум, столовка)
с наростами на голове — оранда,
обычная львиноголовка.

В последний из запретных дней,
по линии культурного обмена,
я прочитаю сказку ей
про Рыбку-Супермена.

Сюжет, едва вмещается в корсет:
в нем говорят, в нем благородно дышат!
…старик опять забрасывает сеть,
…опять в жж полковнику не пишут.

А Рыбка-Супермен – услада здешних мест,
спасает всех, ее никто не ест,
ее никто не просит всех спасать,
когда старик устанет сеть бросать.

Что, испугалась? Я захлопну книжку,
и золотую подарю мормышку,
не плачь, вуалехвостая моя,
тебе приснятся реки и моря,
а мне приснится Ёханый Бабай,
…последнее желанье загадай.


ОПЫТЫ

Когда еще Рахметов спит
в прыщавом узнике лицея,
на цыпочках заходит в спирт
пурпурная эхинацея.

Сачкуя прокаженный час,
превозмогая лунный скрежет,
здесь ставят опыты без нас,
царевен и лягушек режут.

И предрассветная слюда -
слегка залапана стихами,
и потому течет вода,
что сердце - философский камень.

Александр Кабанов, 2008

Сертификат Поэзия.ру: серия 554 № 61711 от 14.05.2008

0 | 11 | 4622 | 17.11.2024. 16:27:48

Произведение оценили (+): []

Произведение оценили (-): []