ХХ век

Венок сонетов
1.
О юморе толкует неулыба
солидно, снисходительно, всерьёз.
Чиновный шут, ответственный курьёз,
воинствующий маршал перегиба -

он знает вкус в дилемме “либо - либо”:
уж если смех - избави Бог от слёз!
И сколько б вам копаться ни пришлось -
в его душе нюансов не нашли бы...

Мчит по телам угрюмый триумфатор,
провозглашая: “Tertium non datur!”
Послушен кнут, натянута вожжа,

Свирепствует сиятельный указчик.
А на запятках скалится приказчик:
холуй ликует, барину служа!

2.

Холуй ликует, барину служа:
он получил от барина подачку!
Сегодня он себе сварганил дачку,
теперь начнёт постройку гаража.

Живёт не угрызаясь, не тужа:
он честно трудится - он возит тачку!
Пускай враги хулят его, визжа -
он ни за что не клюнет на подначку.

За те же самые всегда готов
хозяину хребет подставить вновь -
лишь потирает старые ушибы.

Могуч слуги и барина союз,
трепещет мир во власти этих уз,
осёл - острит, а лев - молчит, как рыба.


3.
Осёл острит, а лев молчит, как рыба.
Да мне то что? Не всё ли мне равно,
какая стачка нынче на “Рено”
и что сказал какой-нибудь Бургиба?

Я олух ординарного пошиба:
я пью вино, сражаюсь в домино...
Пускай весь мир сегодня встанет дыбом -
я дажечки не выгляну в окно!

Мне всё одно: пшеница или рожь,
мне всё равно: где истина, где ложь,
и пусть мудрец освистан и осмеян,

и пусть трусливый властвует над смелым,
и пусть, на сердце руку положа,
на лицемерье сетует ханжа!

4 .
На лицемерье сетует ханжа
не потому, что любит лицемерье.
Он жаждет лишь покоя и доверья,
его мечта красива и свежа.

Молитвы еженощные жужжа,
подслушивая шум за каждой дверью,
тоскливо на крамольников брюзжа,
- он хочет мир склонить к единоверью.

В обмане и предательстве погряз,
а всё виной - божественный экстаз:
“Стереть инакомыслия следы бы!”

Ужо тогда, в грядущие века,
воздаст героям славу... А пока -
героя ждут не почести, но дыба.



5.
Юлию Даниэлю.
Героя ждут не почести, но дыба.
Не плата,- плаха. Не венец,- свинец.
Герой дрожит, герой страшится, ибо
он ведает: безжалостен конец

Но он идёт, он совершает выбор,
достойный лишь отважнейших сердец.
И этим он отличен от овец -
дрожащих, да и только. Ну, а вы бы?

Без трепета пошли бы вы в оковы?
Да нет: куда... Зато всегда готовы
его марать (морали сторожа),

винить и в малодушии, и в стразе,
поныть, когда очутится на плахе...
Грустит сова, над горлицей кружа.


6.
Грустит сова, над горлицей кружа...
А сумерки всё гуще и тревожней,
а смерть всё ниже, ближе и возможней...
Ах, превратиться б горлице в ужа!

Скользнуть бы, извиваясь и дрожа,
ползком, ползком - под кустик придорожный...
Но над мечтой её пустопорожней
кружит сова, стеная и кужа.


Успеет ли на помощь голубок?
Сумеет ли оливковою веткой
подругу защитить от смерти меткой?

Неумолим, ужасен и жесток,
всё ближе призрак атомного гриба.
Над теменем Земли нависла глыба



7.
Над теменем Земли нависла глыба.
Смеркается. Но так же, как всегда,
составы мчат по колеям Турксиба,
во чреве домен плавится руда,

огнём реклам сияют города,
на сценах ставят Кальмана и Скриба,
всё так же солнцем славятся Карибы
и сопками - Курильская гряда.

А между тем, готовится погибель -
на солнце ли, на сосны ли, на Скриба ль,
на пашни, на художников, на жаб...

Вот так, в свою незыблемость поверив,
благоразумье начисто похерив,
танцует мир на лезвии ножа.


8.
Танцует мир на лезвии ножа.
Танцует ча-ча-ча, гопак и румбу.
Танцует, под микитки дам держа.
А в это время кокнули Лумумбу.

Несдавшихся сажают на ежа.
На каждом перекрёстке ставят тумбу.
Через сады и парки, через клумбы
пропахана кровавая межа.

По дансингам, курзалам, танцплощадкам,
по волгам, по гудзонам, темзам, вяткам,
она легла, жестока и груба.

А мир танцует, пьяный и кровавый,
А кровь рекой стекает по канавам...
Неумолима грозная судьба!



9.
Неумолима грозная судьба!
Но, как там ни вертела, ни крутила,
а всё-таки меня не укротила,
не превратила в скользкого раба.

Нет, это не пустая похвальба:
пускай не баламут, не заводила,
но я ни перед кем не гнул горба -
угодничать мне сызмала претило.

А годы шли. С годами я притих -
чиновник с девяти и до пяти,
а вечером - усердный телезритель.

Но в глубине предчувствие живёт:
вот-вот труба в дорогу позовёт,
И не укрыться в тихую обитель!



10.
Леониду Пугачёву

и не спастись в угаре кабаков.
Нет, не божись, певец и небожитель,
что не бежишь трусливо от оков.

На бой во имя будущих веков
ступай, будь сам себе руководитель!
Ты видишь, как свирепствует гонитель
художников, поэтов, чудаков?

С открытым ли, с опущенным забралом -
наш долг - занять места на поле бранном.
Един закон вселенной: жизнь - борьба.

Закон святой, великий, непреложный...
Плывёт, плывёт над миром звук тревожный,
Поёт, поёт предсмертная труба!

11.
Поёт, поёт предсмертная труба,
и рыцари стремглав летят на битву.
Покинут пир, окончена гульба -
творите все последнюю молитву!

Уже мечи наточены, как бритвы,
на горизонте - всадников гурьба...
Сейчас начнётся знатная косьба -
ведь это смерть выходит на ловитву.

Всё сумрачно, и призрачно, и жутко,
и тикает остатняя минутка
перед началом сшибки мировой.

А удальцы гарцуют, свищут лихо...
А мудрецы тоскуют, ищут выход...
Но где же выход, современник мой?

12.
Ефиму Бейдеру
Но где же вызод, современник мой,
из низости, из дрязг, из мелких драк?
Ну, что поделать с истиной больной:
куда ни плюнь - везде сидит дурак.

И вянут уши от нелепых врак,
и мочи нет от болтовни святой...
Ты знаешь, мне мерещится порой,
что глупость - вот первейший мира враг.

Вершит свой суд влиятельный осёл:
“Лев - слишком лев, и слишком смел орёл...”
Свирепствует неправедный гонитель.

И лишь одна надежда: вспомнить вдруг,
что есть на счете ты, мой добрый друг:
сомученик, собрат, соизбавитель.

13.
Борису Чичибабину
Сомученик, собрат, соизбавитель
от ложных позолот, от медных лбов!
Мой шумный горемыка! Мой Учитель!
Прими мою печальную любовь.


Ты так устал от всяческих событий,
от стукачей, от вежливых жлобов...
Молю: не поддавайся! Будь готов
опять шагать дорогами открытий!

Пусть не силён, пускай не слишком брав ты, -
но ни на шаг не отступи от правды,
повсюду оставайся сам собой.

Судьба схватила, стиснула, припёрла?
Судьба опять берёт тебя за горло?
А выход есть: смертельный бой с судьбой!



14.
А выход - есть! Смертельный бой с судьбой
недаром нам отцами был завещан.
Вперёд! Вперёд! За призрачным, за вещим,
за дальним светом в дымке голубой!

И вот, держа сердца над головой,
спешим сквозь тьму, туда, где солнце блещет.
А мир - больной, издёрганный, хмельной -
то улюлюкает, то рукоплещет.

И чёрта с два, пожалуй, разберёшь,
Кто - друг, кто - враг; где - истина, где - ложь,
Где - Росинант, где - конь Ашик-Кериба, -

когда Петрушка давится от слёз,
когда с апломбом, с чувством и всерьёз
о юморе толкует неулыба.


15.
О юморе толкует неулыба,
холуй ликует, барину служа,
осёл острит, а лев молчит, как рыба,
на лицемерье сетует ханжа,

героя ждут не почести, но дыба,
грустит сова, над горлицей кружа,
над теменем Земли нависла глыба,
танцует мир на лезвии ножа...

Неумолима грозная судьба,
и не укрыться в тихую обитель;
поёт, поёт предсмертная труба!

Но где же выход, современник мой,
сомученик, собрат, соизбавитель?
А выход - есть: смертельный бой с cудьбой!

Феликс Рахлин, 2008

Сертификат Поэзия.ру: серия 1186 № 61012 от 19.04.2008

0 | 1 | 2296 | 17.11.2024. 19:35:10

Произведение оценили (+): []

Произведение оценили (-): []