Разговоры о Жданове (и о Боге)

Киевский юбилейный вечер Ивана Жданова вызвал новый всплеск интереса к нему. И последующий интенсивный обмен мнениями. Во всяком случае, в Киеве. Но, надеюсь, не только в нем.

(Далее в этом тексте я использовал некоторые мысли, высказанные в ходе обсуждений, которые перекликаются с моими, за что выражаю благодарность их авторам).

Предмет этих заметок - творчество и метод поэтического познания Ивана Жданова.
Повод и толчок – статья Александра Закуренко (далее – Закуренко, Александр, Саша, А.З., и т. п.) о том же.

Без нее я, может быть, и не стал бы вновь возвращаться к этой теме.
А так возникла потребность: с одной стороны, еще раз упорядочить свои мысли и ощущения, с другой – даже не пополемизировать в чем-то с А.З. (он находится в своей системе ценностей – непроницаемой и неприступной), но предложить несколько иной взгляд на проблему.
Задача сложная потому, что статью А.З. я неоднократно и искренно рекламировал и давал на нее ссылку (как и он сам). Но объем ее соразмерен значению, а, значит, цитировать ее подробно весьма затруднительно. Придется ограничиться минимумом. И общими характеристиками.

Таким образом, эти заметки представляют собой, с одной стороны, мои какие-то достаточно фрагментарные суждения о творчестве Ивана Жданова, с другой – скрытую или явную полемику с оценками и подходами Александра Закуренко, когда я с ними не согласен. И, кроме того, различные смежные темы, спорадически возникающие в ходе нашей с Сашей переписки или обмена мнениями.

Еще хочется оговорить, что сам я не принадлежу ни к ближнему, ни к дальнему кругу общения Ивана Жданова. Так – шапочное знакомство. Замечено, что сам Жданов не склонен к разговору о высоких материях и все подобные попытки отклоняет. Что ж, такие умствования – это наш удел. А ему есть, чем заняться.
Пусть в последние годы он отошел от активных занятий стихотворчеством. Пусть не все его личные особенности вызывают симпатию.
Он уже сказал, вошел и пребудет.

Вместе с тем, в очередной раз и все с тем же недоумением обнаружил, что многие (в том числе и вроде бы квалифицированные поэты) Жданова, выражаясь попросту, не догоняют, не врубаются и т. п.
И, даже признавая Жданова, считают его одним из…

Косвенно об этом же свидетельствует и весьма скудный интерес, проявленный к этой теме на нашем элитарном сайте.

К примеру, в своем отзыве Ольга Ильницкая говорит о Жданове как о ярком явлении в русской поэзии новейшего времени.
Дорогая Иль-Оль, эти слова, по меньшей мере, неточны.
Яркое явление, к примеру, Александр Кабанов.
А о Жданове имеет смысл говорить как о явлении сущностном.

Ибо рядом с ним, безусловно, очень талантливый, обладающий совершенным чувством слова (хотя и не безупречным вкусом) и находящийся в собственном духовном поиске А. Кабанов (к которому я отношусь с нежностью) выглядит откровенно опереточным...

Восприятие же поэзии Жданова моим другом Александром Закуренко представляется мне скорее атомарным и буквалистским. До полного распада поэтической материи. Что и вынуждает подвергать сомнению его выводы.

А вот что думает по этому поводу Виктория Шпак:

«…Статья Закуренко располагает к некоему компиляту пустоты и, если не Чапаева, то где-то Александра Меня, как минимум.
Прежде всего, я не воспринимаю противопоставления онтологии чувственному, а в кучу - и предметному.
Во-вторых, я не считаю, что онтос и Дух Святой до такой степени сближены, почти идентичны. Отсюда все его головоломные построения, которые так легко раскодировать, нанизаны на приписывание Жданову отсутствия опоры в вере, читай, православной, ибо названия и отдельные образные парадигмы к этому толкают.
И весь гнев обрушивается на ни в чём не повинного Жданова за то, что тот пребывает в состоянии неопределённости, как и многие поэты, у кого метафора телеологична в сущностных векторах поэзии, если её произвольно не противопоставлять стихотворчеству.
Произвольно, потому что А. З. болтается между понятиями герменевтики, чувствования, духовности и душевности, подменяя одно другим, а иногда и противопоставляя их же…
Разбор его трудоёмкий, интересный, путанный, умный. Но соглашаясь с мировоззренческим срезом этого разбора, я так и не получила энергетического, чего было бы естественнее от него ожидать...».
Конец цитаты Виктории Шпак.

С моей же точки зрения, по отношению к творчеству Жданова метод анализа, выбранный (а, скорее, органически присущий) А.З., законен и плодотворен (в своем смысле), но…

Сначала о его основополагающих принципах.
В статье А. З. постулируется: «Следовательно, поэзия духовна не потому, что душевен поэт…»
Согласен. Но мне кажется предпочтительным другой вывод из этого посыла: Поэзия духовна потому, что (когда) поэт духовен.

«Без участия Духа Святого не будет поэзии. …
Любые уловки, любые иные имена для Духа есть отступничество от истины… всего лишь неудачные псевдонимы».
Но следует учесть, что «Дух Святой» отнюдь не самоназвание, а точно такой же псевдоним, даваемый нами.
Его при желании можно счесть более удачным, но «нашестью» от него разит ничуть не меньше, чем ото всех остальных.
Точнее (и добросовестнее) – «Без участия Духа не будет поэзии…».

«Поэтому поэзии нет без Духоносности». Бесспорно.
«Достоин ли её поэт, не берусь утверждать».
А почему именно поэт вызывает такие сомнения? Не потому ли, что в своем творчестве, выступив в роли создателя собственного поэтического мира, он может получить ответ, не совпадающий с заданным заранее?
Что, тогда его придется подвергнуть вежливому остракизму?
А не хотелось бы, знаете ли. Предусмотрительнее заранее надеть на него шоры и путы, обозначив их «удачными» синонимами.

«Но поэт может в своём смирении надеяться на встречу с Духом Святым. … Труд поэта есть труд смирения…».
Есть очень серьезные сомнения, что на этом пути он придет к искомому поэтическому откровению. Возможно, таким образом можно многое найти и обрести. Но Поэзия при этом, как правило, бесследно улетучивается.

Это, конечно, не решающее доказательство, но почему-то образцы (не скажу что все, не знаю) так называемой религиозной или духовной поэзии грешат – да, именно грешат! – отсутствием частичным ли, полным именно Поэзии.
Они не представляют собой свидетельства о мире.
В лучшем случае – это свидетельство о вере (но до чего же унылое!).
В худшем же – просто благочестивое пустозвонство.

Вот и стихи очевидно близкого А. З. Ушакова, подборку которого А.З. недавно приводил в Салоне, при всем моем внутреннем усилии не вызывают эмоций, на которые они рассчитаны. Точнее вызывают не…
Да, благодать на меня пока не снизошла. Но все же.

Поэзия Жданова настолько многослойна и многозначна (как и должно быть Поэзии), что попытка выстроить систему аргументации, основываясь на каких-то одних из возможных смыслов, не выглядит однозначно убедительной.

А.З. приходит к выводу, что Жданов не «дошел», не сделал решающего шага на пути постижения Божественной истины.
И – слава Богу!
Потому что там Поэзия исчезает, аннигилируется.
И начинается нечто иное, нашему пониманию и чувству недоступное.

(Кстати, несколько лет тому назад на одном из вечеров Жданова, характеризуя его творчество, я процитировал слова Чехова о Льве Толстом – дескать, они с Богом как два медведя в одной берлоге…).

Выполнив задачу обозначения основных принципов своего подхода, А. З. далее приступает к детальному и кропотливому анализу текстов Жданова.

Должен сказать, что согласен я с ним или не согласен, но его анализ сразу же захватывает. По той простой причине, что в нем так мощно явлено присутствие поэтики Жданова. «И за это спасибо!».
Да простит меня Саша, но, чтобы воспринять его умозаключения, приходилось иногда сосредотачиваться и напрягаться. Все забивает своей энергетикой щедро цитируемый Жданов.
Это тот не типичный случай, когда исследуемый объект оказывается интереснее комментариев. И – слава Богу.

Я не обладаю эрудицией и трудолюбием, соразмерным Сашиному. Поэтому столь же подробный параллельный анализ мне сейчас на скорую руку выполнить вряд ли удастся.
Придется ограничиться несколькими примерами. И тут мне на помощь приходит Татьяна Аинова, отдельные соображения которой я привожу:

« Закуренко пишет:
«Мир обретает слово, но остаётся бесхозным и безадресным. О, дайте только крест! – обращение к никому и в никуда, но его семантическая напряжённость вызывает боль, способную помочь освобождению через волевое действие: я брошу балаган. Слово и крест определяют переход от необязательного ты к личностному я. Но обретение лица затуманено совершенно неясной метафорой: продолжая дно, креня берега (дно чего: слова, мира, времени?)».

На самом деле это дно реки, хотя река сама по себе метафорическая (см. ниже).

Видимо, больше всего Закуренко раздражает, что Жданов обращается «к никому и в никуда», не поминая имя Божье всуе.

Жданов:
…Ты падаешь, как степь, изъеденная зноем,
и всадники толпой соскакивают с туч,
и свежестью разят пространство раздвижное,
и крылья берегов обхватывают луч.
О, дайте только крест! И я вздохну от боли
и продолжая дно, и берега креня,
я брошу балаган – и там, в открытом поле…
Но кто-то видит сон, и сон длинней меня.

Закуренко:
«И дно, и берега есть форма для текучести, и в этом качестве дно есть опора, но достижение дна есть достижение финала, конца, поэтому продолжение дна есть согласие с конечностью мира, метафора эсхатологического ожидания. В каком смысле конечность сочетается с бегством из балагана и обретением открытого поля, совершенно не ясно».

Закуренко реагирует на слово «дно», не заметив, как в предыдущих строках в «раздвижном пространстве» возникла река. Причём, поскольку её берега охватили луч, не исключено, что это река света. Очевидно, что в последующем контексте дно, выступая как опора, не имеет никакого отношения к «финалу». Именно поэтому оно может быть продолжено.

Закуренко:
«И не случайно небо оказывается порогом, а значит, оно предваряет нечто иное, но это, большее чем земля и небо, не только не названо, оно даже не обозначено внутри стихотворения. Итак, снова обещание вместо свершения».

Не названо, потому что любое название было бы профанацией. А «свершение» - это тот самый финал, конец всему.

Закуренко:
«мир вновь из заветного превращается в запретный, и свидетель этого мира – фоторобот, не человек».

Здесь откровенное передёргивание слов Жданова. Жданов изначально брался составить фоторобот не «заветного» мира, а «запретного», мира метафизических сущностей, к которым человеку в принципе не положено прикасаться (да, деятельность рискованная и, в определённом смысле, греховная). Фоторобот сам по себе, конечно же, не является свидетелем. Свидетель – тот, кто его составил, человек. Автор.».
Конец цитаты Татьяны Аиновой.

Продолжу от себя: Но точно таким же фотороботом являются наши представления о Боге. В том числе и те, которые последовательно проводит в своем анализе А.З.
Насколько они близки к оригиналу? Бог весть!

На утверждение А. Закуренко: «Говоря о современной поэзии, следует говорить о том, что в ней вневре
менно, то есть об онтологическом следе, о веянии Духа в человеческом слове. Иван Жданов один из немногих поэтов, готовых склониться перед этим качеством Поэзии. Он действительно свидетельствует о мире…» я задал вопрос, кого же он причисляет к этим немногим.
И получил следующий ответ:
«Навскидку - Чухонцев, частями - Седакова, Минаков, Ивантер, что-то у Веденяпина, Евсы, Меламеда, замечательный поэт Кравцов, Амелин частично, конечно же - Ушаков... Впрочем, явно кого-нибудь забыл.... Вот что-то Айги вспомнил, Ахмадулину раннюю…».

Кое-кого из перечисленных авторов знаю основательно, некоторых хрестоматийно, остальных мельком.

(Если говорить о поэтах, с которыми есть возможность более или менее постоянно общаться - Минакова уважаю, Евсу люблю).

А еще к поэтам запредельной поэтической духовности я бы причислил Геннадия Русакова, ведшего свои «Разговоры с Богом»…

Но ни одной фигуры, соразмерной по масштабу Жданову, среди них не вижу.
Я думаю, что фигура Жданова так же впечатляюще возвышается среди современного поэтического ландшафта, как его «Холм в степи».

Энергия ждановского поэтического слова почти всегда нагнетательна, динамична, воронкообразна. И диалектична – как бы ни было заезженно это понятие.
Спиралеобразное, вихреподобное развитие текста одновременно и затягивает как в омут на дно (дну - основанию, первосущности, базису), и как смерч возносит на невозможную высоту и в беспредельный простор. С которыми можно слиться и где можно истаять.
Не случайно для стихов Жданова характерен достаточно открытый финал. Который особенно выразительно звучит в авторском чтении.

И еще несколько слов в заключение и в контексте нашего разговора.

У Бога есть собственный Язык и Голос.
Потому попытки приобщившихся истолковать его Слово в рамках своего человеческого разумения (и словаря) тщетны, если не комичны.

В этом смысле мужественный выбор (интуитивный или осознанный), сделанный Ждановым, приобретает символическое значение…
Да, в поэтике Жданова явно прослеживается ориентация на религиозную систему ценностей, но сам процесс художественного познания не загнан в рамки жесткого канона, очищен и освобожден от обременительного груза религиозной догматики (безразлично, православной или какой иной).
Это путь не смирения, а страдания и сострадания.
Чисто человеческого, а потому и достигающего божественных высот.

Ключевое высказывание, а, может, и квинтэссенция творчества Ивана Жданова – во всем известной цитате:

«То, что снаружи крест,
то изнутри окно…».

И при слишком натужном выискивании «Креста» можно легко проглядеть «Окно»!
Распахнутое в Мир. И открытое для Бога.

Владимир Гутковский, 2008

Сертификат Поэзия.ру: серия 530 № 59790 от 05.03.2008

0 | 3 | 3242 | 17.11.2024. 15:49:41

Произведение оценили (+): []

Произведение оценили (-): []