Л.М.

Ты не знала? Курсив –
с его почерка слепок.
Не настолько красив,
сколько тверд он и крепок.

О, Лаура! Она
никогда не узнала.
Пусть бы так: холодна;
но кивала, писала.
Вечность прахом предстала.
Жил и умер поэт.
Умирает сонет – а она
ничего, ничего не узнала.

Дрожь смиряла рука
и, твердея в кристалле сонета,
отпечаталась, как
фонограмма кассеты.

Все ушли. Им и памяти нету.
Лишь цветами осыпанный стих,
как и в то ослепленное лето,
жив и молод... И это –
о, Лаура, прости, –
уж не месть ли тебе от поэта!

За все годы твои
без письма и свиданья –
твердость почерка – и
справедливость страданья.

1991