Безбилетное лето

* * * *

В каждой кошке, если она не накормлена -
есть черная, черная, черная комната,
в которой легко заблудиться, дружок.
И если прищуриться по-настоящему,
то можно увидеть ребенку пропащему
мерцающий угольной сажей мешок.

А в этом мешке обитает крысавица,
и следует знать, что она не кусается,
и следует знать, что она от тоски
свинцовыми спицами вяжет носки.

И кто их наденет, тот выйдет из комнаты
и ваши желания будут исполнены
четырежды плюнувший через плечо:
какое? не важно, вернее – не помнится,
лишь следует знать, что желанья исполнятся,
но, только лишь черные, черные, че…


* * * *

Одинаково мне, одиноково,
весь июнь в летаргическом сне.
Ходасевич забыл у Набокова
черепаховое пенсне:
два стеклянных, надтреснутых нолика,
всмятку вылупятся из них,
утром – лирика, ночью – риторика,
ну а что еще нужно для книг?

Керосиновой лампы горение,
хиросимовой вспышки одной
и мое, и твое поколение,
разделенное мертвой водой.

Гомельдрев, зеленеющий заново,
не читавший Баркова – баркас,
маяковские мысли Кирсанова,
и немецкой овчарки анфас.

Прогремим иностранною тарою,
поиграем в сухие слова,
и расстроенной пахнет гитарою
силиконовая трава.

Вспоминая похмельную истину,
малосольно вспоют соловьи.
Что-то всуну в тебя, что-то высуну -
имитируй оргазмы свои!


* * * *

Стеариновая щека
нецелованного птицелова.
«Чирк!» - и выпорхнет из силка
воробей – это тоже слово.

Если – окунь, пускай летит,
наслаждается тишиною,
мелко набранный, как петит
изумрудною чешуею.

Да и сам, птицелов, храним -
бродят люди вокруг плохие,
и присматривает за ним
медсестра из психиатрии.



* * * *

(галерейное)

Потому и картина, картина, картина:
каркнет ворон и пищу искать улетит,
и останется тина, болотная тина,
у художника – язва и холецистит.

Не сходите сурьма, не жалейте акрила,
у художника много залетных идей:
подрисуем подружку – роскошные крыла,
он ведь старый развратник и любит бля*ей.

А иначе пройдет биеннале с позором,
и не купит никто баскервильскую гать.
Возвращайся домой, фиолетовый ворон,
посетителей клюй, на смотрителей гадь.


* * * *

Одуванчиковые стебли: оцелованные людьми,
разведенные нараспашку, отлученные от земли,
за хребтом ненасытной .бли – золотится спина любви,
пожалеешь отдать рубашку, позабудешь сказать: замри!

Одуванчик под сенью склона, я с тобой еще поживу -
между Африком и Симоном под виниловую траву.
Нас не купишь куркульской цацкой, не прикормишь с блатной руки,
над твоей головой бурсацкой - тлеют желтые угольки.

Душный вертер и птичий гамлет, на кленовом листочке – счет,
Что же нас безрассудно в Гарлем одуванчиковый несет?
Сколько в мире чудесных строчек, составляющих немоту:
не плети из меня веночек, не сдувай меня в темноту.



* * * *

Какое лето нынче безбилетное
и море загорает на мели.
И курица кудахчет яйцеклетное -
чайханщик переводит: «Ай, люли»

Привольно англичанину залетному:
и love и плов - ласкают слух его.
А мне, от филологии безродному -
открыт портвейн и больше ничего.

И я люблю таковские открытия,
пластмассовые пробочки и проч.
жену, друзей, и, может быть, Овидия,
и Родину не в силах превозмочь.

Последний катерок переминается
у пирса, в нетерпении отплыть.
А у меня все только начинается
и следует немедленно налить.

Легко споить почти сорокалетнего,
привыкшего закусывать строфой.
Не опоздайте на меня последнего -
с прощальной искоркой над головой

Александр Кабанов, 2007

Сертификат Поэзия.ру: серия 554 № 53480 от 04.06.2007

0 | 8 | 4389 | 17.11.2024. 16:18:36

Произведение оценили (+): []

Произведение оценили (-): []