Калиостро

* * * *

(из симпатических стихов)

Проверить почту, выехать в Рожны,
и летопись, и зимопись – скушны.
Жизнь первая бросает камень в почку,
пошаливают нервы у княжны
Тьмутаракановой. Пора проверить почту.

Пованивает белка в колесе,
поэт грустит о средней полосе
и колокольчик под дугой скучает…
Но, графу Калиостро - пишут все
и лишь один Господь не отвечает.

Мы – олухи пред всякой новизной,
и шулерство разбавлено весной,
над церковью блестит козырный крестик…
У поцелуев - привкус крепостной,
а ты мне пишешь: «Милый мой, кудесник…»

Свинцовый сахар, сероводород:
сквозь пятна от чернил, встречать восход
бредет полей нестриженых отарость,
теснятся избы, проступает год,
знакомый адрес, и любовь, и старость.



* * * *

Сено – это на крайний случай;
что за блажь – ночевать в стогу:
потерявшись во тьме колючей
где-то в плавнях, на берегу?

Слышать, как завывают волки
и слетается мошкара…
И на ушко шептать иголке -
непристойности до утра.



* * * *

Мы не спим, хоть и снегом засыпало
бормотание радио ра-
дует в спину предчувствие выбора,
ветерок отставного добра.

Круглый стол, самогонное варево,
помидоров моченых бока.
Разговаривай, жизнь, разговаривай,
на допросе у смерти. Пока

покрываются кашицей вязкою
казино и витрины аптек,
у роддома дежурит с повязкою
комендантский, опущенный век.

Эти ружья, тычинки и пестики
с двух сторон привозного кино.
На погосте - чернильные крестики,
под которыми - нолики, но…

Пахнут все же не шконкой, а школою
маринованные огурцы:
…этот класс, эти бедра тяжелые
из Херсона учительницы.


* * * *

Всех зверей под асфальт закатал колобок,
в поезд сел и отправился к теще.
И в купейном окне - золотится лобок
кривоногой осиновой рощи.

Мчится поезд по самому краю стола,
да не видно столовых приборов:
расползлись баклажанов тюленьи тела,
опустели бутылки соборов.

Будто здесь до сих пор отдыхает братва:
что ни день - сковородное днище,
а повсюду цветет и щебечет - жратва
и черствеет духовная пища.

И любовь – общепит, и надежда - стряпня,
у прощения - вкус карамели….
Неужели, Господь, и Тебя и меня -
под молитву и водочку - съели?

колыбельная

В изумрудной крепости (емкостью 0,7) -
спи, мое чудовище, я тебя не съем,
я тебя не выкурю и не отхлебну -
как бывало в Киеве девушку одну.

Нас водила молодость в сабельный центон,
следом за ацтеками нюхать ацетон.
Я любить попробую и переживу
в спичечной коробочке - круглую траву.

Спи, мое чудовище, только очень спи.
охраняет сказочку Пушкин на цепи.
Одеяло ватное изомну, как цвет -
в книжном супермаркете, там, где счастья нет.




* * * *

(восточное)

Мутные волны, упертые мулы,
безалкогольные рвы.
Терпкое утро, сводящее скулы,
и терракота айвы.

Ветер сдувает истории крошки -
нам, в голубиную тьму.
Местных абреков обритые бошки,
кушающих бастурму.

Тень от военного в дырках брезента:
вострое дело - восток.
Полдень пустеет, как срезанный кем-то
у богача кошелек.

Вечер - не четко, от зноя и лени,
перебирает слова
И опускается ночь на колени,
и засыпает вдова.

Александр Кабанов, 2007

Сертификат Поэзия.ру: серия 554 № 51181 от 12.02.2007

0 | 8 | 3897 | 17.11.2024. 16:49:54

Произведение оценили (+): []

Произведение оценили (-): []