Капитан, который больше не ходит в море

Стонут предметы во сне; занавесь прочь оттеснив,
дыбится ветер солёный; смешивает прилив
высушенные песчинки, выскобленный палимпсест;
в клетке грудной истончилось крыло, не взлетев никогда;
щепками в море открытом лежат неподвижно суда,
в бухту боятся войти, будто секрет утаив.

Тянутся дни без конца, от тебя ни звонка, ни письма.
Шёпот разбитой волны, медленная тесьма
чаек, ракушки клюющих, смыкающих сломанный круг
на побережье, отточенном, точно миражный клинок,
в синие ножны скользящий – но я не могу разобщить
цвет его великолепный блуждающим действом ума

с местом вот этим, растущим во мне, как растут города,
лица, событья, картины, проваливаясь навсегда
в бескомпромиссный поток. Но и время само – лишь прорыв
из неподвижности неразрешимой, лишь слово в безмерном
безмолвии, лишь постоянное исчезновенье желаний,
выцветший циферблат, шелушащаяся слюда

крышки, холодные стрелки, вонзённые в мясо вещей,
долго в кармане ржавевшие: пусть, не противясь ничьей
воле, твержу я себе, можно будет забыть, прекратить
вала лихой пируэт и записку твою – отпустить
всё позабытое и воплощённое для забытья,
брошенное ожерелье, взметнувшее россыпь мячей:

новых планет, полетевших, сшибаясь, наперегонки,
шеи тепло, на подоконнике – абрис руки,
холод лица, обращённого к тусклой полоске рассвета,
в зеркале – я с волосами взъерошенными, сигарета
пышет во рту, как труба теплохода, уносит меня
в плаванье, осознающего: шансы невелики

на возвращение. Я закоснел в ожидании долгом,
бросил подсчитывать дни, слушая, как за порогом
двери гостиничной шепчется сборище мыслей моих,
думать учащих меня, так что выйти из этих глухих
стен мне не легче теперь, чем вон той этажерке дешёвой,
чем статуэтке слона и китайцу с пластмассовым гонгом,

койке, об имени, нежно на ножку её нанесённом,
прочно забывшей – забывшей о скрипе пронзительном, томном
ноши, исчезнувшей наполовину, оставившей здесь
запах жасминных духов и кольцо, второпях принесённое
снизу – из лавки удилищ, сетей и блистающих блёсен,
с высохшей розой в молочном пакете, с немым грамофоном.

Чучело соловья – телефон задыхается песней неспетой,
клюв переполнен безмолвием, вянущей молча беседой,
я прикасаюсь к нему каждым утром – проверить, работает ли,
слушаю грустный гудок сквозь прослойку сырого угля,
под одеялом сворачиваюсь, точно сливки в кувшине,
голову гложет отчаянье, рвётся гранатой нагретой.

Выкорчеванной луной продолжая бесцельно метаться,
прочь уплывая от чувств, этой страсти я прячу паяца –
пальцами громко хрустит он, в ладоши стучит, языком
вертит в губах медяных, сердце мне удушает руками,
десять же щупальцев гладят мне шею, желтея, белея,
рдея, синея, пытаясь без устали переливаться

пойманной рыбою: вся в чешуе нарезная доска,
в кружеве смерти – и зеркало тупо глазеет, пока
я коченею в изломах расщелин, обрывках фольги,
в окна плюющей пейзаж и пучины беспутную вязь,
мой силуэт обнимая – как штопор корявый, крутясь,
в горло вжимаясь, ломаясь, расплёскивая облака.

Вланес, 2007

Сертификат Поэзия.ру: серия 790 № 50794 от 25.01.2007

0 | 0 | 2086 | 21.11.2024. 11:46:10

Произведение оценили (+): []

Произведение оценили (-): []