Белый Корабль (Данте Габриэль Россетти, 1828-1882)

Белый Корабль
(Генрих I Английский. 25 ноября 1120 г.)

Лишь я вам про всё расскажу без обмана,
Берольд-горемыка, мясник из Руана.
(Монарху на троне покорна земля.)
Корабль королевский плыл в море суровом,
Но больше о том не расскажет никто вам.
(Бог властвует морем, там нет короля.)

Всю жизнь свою Генрих желал одного –
Чтоб сын его царствовал после него.

Я в юности как-то услышал о том,
И все еще помню, хоть стал стариком.

Тот Генрих присвоил английский престол,
Норманнское герцогство он приобрел.

А прежде на двух побережьях пролива
Лишь «Гарри Разумником» звался хвастливо.

Упрям и нещаден, безжалостно он
Добыл и себе, и наследнику трон –
И брат его старший был им ослеплен.

Когда на охоту скакал он, помногу
Крестьян заграждало плугами дорогу,
Крича: «За страдальца мы молимся Богу!»

Но, встав на колени, английская знать
Предателю руку спешила лобзать.

Взяв сына, был вскоре король на пути
Во Францию – подданных там обрести.

И все феодалы норманнской земли
Присягу на верность ему принесли.

Скрепив эту клятву, пред самой зимой
Надумал король возвратиться домой:

В рождественский всё приводилось порядок,
Но гомон колядок лишь дома нам сладок.

Фиц-Стйфан пришел говорить с королем,
Моряк, замечательный в деле своем.

У всех на глазах он подал королю
Печать золотую, награду свою.

«Властитель! Отец мой стоял у руля,
Когда твой родитель упал, и земля
Зажата была в кулаках короля,

Вскричавшего: «Этак-то каждую пядь
Английской земли я сумею забрать!»

Помог же ему в овладении троном
Корабль со стрелком на носу заостренном.

Я ныне почту за великую честь
И сына, и внука его перевезть.

Мой Белый Корабль – нет славнее, чем он –
Уж в Гарфлер стоит, и почти снаряжен.

Как на копьях норманнских, флажки шелестят,
Моряки все испытаны, их пятьдесят.»

А король: «Мы суда подобрали как раз,
Только Стефана сын не услышит отказ.

Пусть же Белый Корабль завоюет почет:
Сына, дочь и друзей их домой отвезет.»

Королевский корабль, паруса распустив,
С южным ветром покинул вечерний залив.

Принц остался, и с ним вся блестящая знать:
Повелели им Белый Корабль поджидать.

Дамы дивные, рыцари, гордые видом,
Собрались и придворные, и моряки там –
Триста душ перед морем, луною залитым.

Я, убогий Берольд, был ничтожней всех слуг
Среди принцевой свиты, шумевшей вокруг.

Этот принц, не видал я беспутней юнца,
Негодяем качался на чреслах отца.

К девятнадцатой он приближался весне,
Восемнадцать уже задолжав сатане.

Он кричал как безумный: «Несите вина!
Напоим наших славных гребцов допьяна!

Мы сумеем отца моего обойти,
Хоть и будем с полуночи только в пути!»

Моряки насчет выпивки были не прочь,
Дамы, рыцари тут же сошлись им помочь –
Гомон, танцы на палубе, ясная ночь.

Полночь пробило, бухта затихла тогда,
Вышел Белый Корабль, забурлила вода.

Паруса были полны и весла дружны
Со стремленьем двойным корабля и луны.

Скорость Белый Корабль набирал без конца,
Словно дух, отлетающий от мертвеца.

Белой лилией несся по гребню волны
Светлый призрак, поднявшийся из глубины.

Принц воскликнул: «Друзья, запевайте, пора!
Птица певчая будет ли так же быстра?»

Звезды зимние сгрудились в небе стеной.
Шеи, вспыхнув и бронзою, и белизной,
Напряглись развеселою песней хмельной.

Песня – нет, скорбный крик, разорвав облака,
Полетел над волнами! – глухая тоска
Тех трех сотен, чья радость была коротка.

Что-то хрустнуло, головы всем протрезвив:
Это киль корабля напоролся на риф.

Говорят, в тот же миг странный, плачущий звук
С королевского судна услышали вдруг.

Молчаливый Фиц-Стефан стоял у руля
Рядом с теми, кого уж не примет земля.

Пропадает наследник и сын короля,
А беспомощный кормчий застыл у руля!

Пил воду корабль в непокое бурливом,
Свой рот раскрывая, проломленный рифом.

И чашей тяжелой, идущей ко дну,
Качался, в круги завивая волну.

У кормчего мысли мгновенны всегда,
Он фалинь обрезал ножом без труда
И лодку спустил, принц же прыгнул туда.

Друзей его несколько прыгнуло тоже.
«Гребите! Всё тихо, и море погоже!»

«Как? Разве спастись только мне лишь да им?»
«Гребите быстрее! Конец остальным!»

И от корабля, где вздымалась вода
И мачты трещали, отплыли тогда,
Лишь весла их вспыхивали иногда.

Но лопнула кромка фальшборта, и вмиг
Раздался сестры его сдавленный крик.

Гребя еще, принц обернулся назад
И встретил ее перепуганный взгляд.

Ухватившись за борт, все скользят по волне,
Словно мухи, прилипшие к белой стене.

Я, Берольд, был со всеми, средь скрюченных тел,
Я молитвы шептал и от страха дурел,
Но я видел, как он на нее посмотрел.

Он вскричал, слыша крик и лицо ее видя:
«Возвратимся! Ее не могу погубить я!»

Лодка, глухо кряхтя, повернулась кругом,
Как листок, увлечен водяным колесом,

И с трудом полетела, седлая волну –
Он же встал и глядел на сестру лишь одну.

Накренился корабль в накипевшую вязь,
И по скользкому килю, лишь чудом держась,
Постепенно до брата сестра добралась.

Протянул он ей сразу же лопасть весла,
Чтоб несчастная крепче схватиться могла.

Но другие заметили принца и лодку,
«Спасены!» – пробуравило каждую глотку.

Стали прыгать, и лодка, набита битком,
Захватила упавшим в колодец ведром
Пенной мути – и всё завершилось на том.

Сгинул принц, что готовился стать королем,
В преисподнюю он полетел кувырком,

Несмотря на покорность английской земли
И норманнов, что клятву ему принесли!

Этот принц был распутником и гордецом,
Милость выказал лишь перед самым концом.

Часто клялся, что примет он власть и тогда
Прикует землепашцев к плугам навсегда,
А теперь бороздят ему воду суда.

Богу ведомо, где он проснулся к утру,
Но я видел, что малый погиб за сестру.

Лишь я вам про всё расскажу без обмана,
Берольд-горемыка, мясник из Руана.
(Монарху на троне покорна земля.)
Корабль королевский плыл в море суровом,
Но больше о том не расскажет никто вам.
(Бог властвует морем, там нет короля.)

Притихшее море, тела хороня,
Казалось предвестьем Последнего Дня.

Мольбы и проклятья уже не нужны –
Спит Белый Корабль под покровом волны.

Что судно, что люди для моря, когда
Их всех, как игрушки, сломала вода?

Я, жалкий Берольд, коченел, пропадая,
И чудных видений являлась мне стая,
Которые не позабыл никогда я.

Вот Гарфлер ликует, свет утра пунцов,
Блестят паруса приходящих судов.

Вот Гонфлер, где эхом наполнен закат
И матери детям из окон кричат.

И песнь колокольни руанской чиста,
Проносят по улице тело Христа.

Успело все это поспешно пройти,
Пока я лежал на воде в забытьи.

Но вдруг я очнулся – пучина кругом:
Виденья пропали, всё было лишь сном.

И нет корабля, и толпа не слышна,
Волна содрогалась, мерцала луна.

С отчаянным я устремился рывком
К грот-рею, оставленному кораблем,
Другой человек оказался на нем.

Где море мерцало в безбрежной дали,
Мы с ним имена свои произнесли.

«О, я Годефрой и де л’Эгль наречен,
Отец мой был в рыцари произведен.»

«Я просто Берольд, а отец мой живет
В Руане и режет для жителей скот.»

Мы имя Господне призвали тогда,
Чтоб жгучая нас пощадила вода.

А! Третий поднялся из волн ледяных,
И мы: «Слава Богу! Спасет Он троих!»

Вцепился он в грот с обезумевшим взглядом,
Мгновенье прошло, и Фиц-Стефан был рядом.

«Где принц?» – прохрипел, точно бредя во сне.
«Всё, кончено с ним!» Он вскричал: «Горе мне!»
И пальцы разжал, и пропал в глубине.

Мы плыли, с душою душа, без конца,
В том стынущем море, лицо у лица.

Вели мы расспросы один о другом,
Скорей, как об умершем, чем о живом.

И звезды смотрели на небе ночном,
Как смотрят стоящие над мертвецом.

Шло время, и рыцаря сын процедил:
«Храни тебя Господи! Нет больше сил!

О друг мой, прощай!» Застонал я ему:
«Ступай ко Христу!» – и пропал он во тьму.

Погибли тогда триста душ без одной,
Лишь я одиноко боролся с волной.

Но утро скользнуло по морю лучом,
Как ангел, взмахнувший пунцовым крылом.

Промерз я в накидке из шерсти ягнячьей,
Всё плыл, поводя головою незрячей –
Очнулся под солнцем я, в лодке рыбачьей.

В прекрасное солнце сгустилась заря,
И плакал я, Господа благодаря.

К священнику был я в тот день приведен.
Меня причащая, потребовал он,
Чтоб в сердце рассказ мой лежал, схоронен.

И вместе отправились мы поутру
В Уи
нчестер, весть принести ко двору.

Мы решились гофмейстеру все рассказать,
И стонал он, и плакал опять и опять,
Словно сына ему довелось потерять.

Я заметил тогда, обернувшись назад,
Многих знатных людей перепуганный взгляд.

Кто посмеет пойти, кто решителен столь,
Чтоб услышал про всё господин их король?
Я видал: утешенья не знала их боль.

А король не смыкал в ожидании глаз
Все два дня, и настал уже третий как раз.

И ко всем обращался он по одному:
«Где мой сын? Что мешает приехать ему?»

А они: «Порты всюду стоят, окаймив
Полноводно текущий Английский пролив.

И утесы здесь, в Англии, вряд ли белей
Стройных женщин ее, и едва ли светлей
Ясных глаз это небо лазурью своей.

Направляясь из Франции, где-то в порту
Задержался наш Принц, видя их красоту.»

Но однажды спросил их король: «Что за крик
Вдалеке, между морем и небом, возник?»

И один отвечал: «Ставя крепкие сети,
Рыбаки издают восклицания эти.»

А другой: «Кто не знает крик чайки, когда
У нее выпадает птенец из гнезда?»

Удалось им его успокоить опять,
Но сегодня не знали уже, что сказать.

Кто пойдет, где отыщется этот храбрец,
Чтоб король о несчастье узнал, наконец?

В скором времени выход был изобретен:
Все вошли, обступили владетельный трон.

А король не смыкает страдальческих глаз,
Редко внемлет, и редко отдаст он приказ.

Вдруг увидел король, как прошел перед ними
Тихий маленький мальчик с кудрями златыми.

Словно мак переливчатый, кудри нежны,
Вырастающий для поцелуя волны.

А ланиты бледны, как терновник весной,
И, как ворон, чернеет наряд расписной.

И шагов его эхо наполнило зал,
Взор потупили лорды, и каждый молчал.

Удивился король: «Кто велел, чтобы он,
Этот мальчик прекрасный, был так облачен?

Почему, мое сердце, явился ты в зал,
Точно для похорон я придворных созвал?»

И склонился ребенок тот пред королем,
По лицу его слезы струились ручьем.

«Ты о черном спросить, о король, повелел:
Изменился цвет смерти, сегодня он бел.

Ведь и сын твой, и все, кто отплыли при нем,
Под водой вместе с Белым лежат Кораблем.»

Пошатнулся тут Генрих со стоном глухим…
Лишь наутро, пока он лежал недвижим,
Я пришел и всё-всё рассказал перед ним.

Нужно много часов для разбитых сердец,
Может быть, улыбнется король, наконец.

Много светлых часов, очищающих взор.
Королевство цветет, благоденствует двор –

Но король этот не улыбался с тех пор.

Лишь я вам про всё расскажу без обмана,
Берольд-горемыка, мясник из Руана.
(Монарху на троне покорна земля.)
Корабль королевский плыл в море суровом,
Но больше о том не расскажет никто вам.
(Бог властвует морем, там нет короля.)

Вланес, поэтический перевод, 2007

Сертификат Поэзия.ру: серия 790 № 50520 от 15.01.2007

0 | 0 | 2302 | 20.04.2024. 12:57:17

Произведение оценили (+): []

Произведение оценили (-): []