Где-то скрипка моя обо мне плачет
где-то тоненько меня матушкой зовет
а смычок – ее мальчиш – и того паче,
канифолью тронет волос
и подкрутит, и порвет.
Что ей ноты на пюпитре,
поворот ключа?
Взмах от взмаха,
цифра к цифре,
наизусть, без толмача
музыка росла с плеча.

Пальцы-птицы, ноты-крюки,
деревянное крыло!
Это Глюк? Скорее глюки,
солнце в темечко пекло…

Риторические эфы,
чистоплотный сильный звук,
здесь насквозь не русский дух:
это эльфы, это эльфы
пили-ели прямо с рук,
как в Ногинске на вокзале,
где слепой играл на слух:
страдиваои, страдивари, –
так дразнили или звали
всех, кто пел, кому поется,
задыхаясь от высот,
как залетной певчей твари,
урожденной Страдивари,
что играючи страдала
и страдаючи спасет.