Кругом бродят рабы предрассудков,
глазеют на блудливых ницшеанцев…
Исихасты становятся объектом шуток.
Быть понятыми у них нет шансов.

Прерафаэлиты гонимы назарейцами.
Жаркий август таится в клумбах.
Прохлада вновь остановлена за речкою.
Угрюмые адамиты её не любят.

Я – испачканный синим небом –
братаюсь с первым встречным пустынником.
Грезится Фиваида, где с ним я не был,
и снег, на котором остынет он.

Гноящиеся глаза молодого Кафки
в близкой осени видят птичьи стаи,
тянущиеся на поиски новых африк.
Над их песками им стоит таять.

Я выковыриваю вкусные слова
из брошюрок о правилах хорошего тона.
Каждое слово – это новый волан
Для ежевечернего бадминтона.

Я сплю меж страниц устаревшей книги.
Я мочусь над грустной приильменской равниною,
Над кустиками морошки и черники,
ощущая нечто ни с чем не сравнимое.

Я окликаю допарижского Кортасара
с просьбой о займе в сотню песо.
Мы в двух шагах от сгоревшего вокзала.
Мы оба искушаемы полуденным бесом.

Из города больше не вылетают самолёты.
Окажусь ли я снова над облаками?
Боюсь, дом мой – книжные переплёты,
а не оштукатуренный бетон или камень.

Очертит для меня далёкий двойник,
посверкивая циркулем масонским,
после величайшей последней войны
место Августа под августовским солнцем.

Расплетается завязанная в узлы жизнь…
Психиатрическая лечебница для гигантов.
Только здесь по утрам ты услышишь
лучшие из лекций Лейбница или Канта.