Мой отец играл на трубе по имени Геликон,
похожей на большую раковину, и пальцы
примораживал к медным кнопкам во времена похорон
и многочисленных демонстраций.
Под «Марсельезу» и Моцарта инструмент хрипел,
охал, стонал и взвизгивал по-собачьи.
Но отцу казалось, что Геликон пел
в консерваторском зале нежного Грига и Баха.
Отец, возвращаясь с холода, прятал в шкатулку мундштук,
надраивал медь порошком и бывшим бархатным бантом.
Он не трубу лелеял, а давешнюю мечту –
быть музыкантом.

Мой отец играл на трубе по имени Геликон…