ОТПЕВАНЬЕ ЛЮБВИ У САВЁЛОВСКОГО ВОКЗАЛА

Этот мир... стоит вынести свой приговор…
Кашель в кошеле чёрном, живительной влаги раствор,
Отпеванье воды, электричек уход, появление боли,
Ах! солёные лыжи росинок скользят по мелькнувшей ладони...
Не ментоловой извести на полигоне, —
Чёрной зависти завязь, поклон одуревшей погоде
Сквозь морозные фьорды на окнах троллейбуса, взор
Пробежал и остался сиять золотистой звездой на погоне.
Золотушна судьба. За насущной едою в погоне
Через выход подземный собака бежала,
Тварь дрожащая,
По ступенькам скользящим и мимо вокзала,
И безногосидящего
Нищего в драном тулупчике. В рваном кармане
У меня только нити верблюжьей поры.
Человек — не машина. И трака на тракте следы,
Эти ёлочки земляные,
И примятые дни, в поцелуях миры,
И забавы иные
На давно разведённом, покрытом чужою попоной диване:
Метки в мире, и точечки в тире, и фишки на красном сукне.

Человек, что угодно, пусть даже говно, но — не винтик в народном говне.
Отразившись в любви, он вдвойне неподвластен Судьбе.

Как мне хочется верить: дрожание пыли и дизельный грохот
Станут запахом ели, журчанием труб на Суде. Но отличие крох от
Ожидающих их под столом аппетит не прибавит толпе.

Как вонзаются в хлеб снегири на моём тридевятом окне!

Костыли-то у нищего из корабельной сосны.
Есть на свете покой: в самосвале
С тяжким кузовом, полным песка.
Так и мы пировали когда-то в предверьи весны
На чужом сеновале
С дрожащим грудным колоском у виска.

Если свет — это совесть детей,
А собака явила щенят,
Пусть возьмут моё сердце — положат среди отшумевших стеблей,
Среди хвойной земли, на вощённой траве. Пусть простят
Тот проезд мимо нищего, мимо собаки дрожащей,
Грохот танковых пушек,
Штампы в паспорте, тайные встречи с дражайшей
На штативах опушек.
Виды южного моря, сквозь фата моргану качание
Пара зимнего,
Призрак мира, покоя и воли касания.
Поразительно,
Что душа, отплывая, опять возвращается к душам.
Поразим его —
Призрак смерти, нависший над латанной летой подушек.


Пусть простится мне щит на пороге ресниц и блаженная боль у вокзала.
Как хочу я вернуться назад, в те края,
где верблюжье тепло и кошачья душа одеяла!
Отразивший атаки любви, что ж стоишь, гренадёр, под музыку
фанфар и кимвалов?

Пусть простится мне всё, что уводит за окна морозные:
Грех кукушек,
Катакомбы ночные, январские свечи и слёзные
Расставания в комнатах, в рыжих лесах и тифозные
Жара крошечки.
Точки на простынях, боль на горошинках,
И поутру:
Странный узор за окошечком,
Всё, что дрожит на ветру.




Александр Закуренко, 2006

Сертификат Поэзия.ру: серия 906 № 42106 от 14.02.2006

0 | 2 | 3696 | 28.03.2024. 12:52:10

Произведение оценили (+): []

Произведение оценили (-): []


Саша!
Тот самый случай, когда сказать прямо о стихотворении ничего не могу, поскольку всё будет ложным, как слова на похоронах. Упоминание похорон к названию стихотворения не имеет никакого отношения. Просто это поэзия. Её надо читать про себя, в себе. Парменид, некогда объявивший, что мысль и то, о чём она,- одно и то же, поставил себя и всё последующее развитие философии в неудобное положение - небытие оказалось мыслимым, а, следовательно, существующим. Дальше - больше. Поэзия - по сути высшая степень философии - стала местом встречи бытия и небытия. Поэт может позволить себе писать в ситуации, когда пора думать об отдаче последних распоряжений. Удержаться на грани лукавства-смерти дано немногим. Вам это удаётся.

И.К.

Спасибо, Игорь. Только сейчас твой отзыв прочитал. Тронут.