СТАНСЫ ПАРИЖУ

Париж в ночи мне чужд и жалок,
Дороже сердцу прежний бред!
Марина Цветаева


1


Воскресный день. Закончилась неделя.
Стоял сентябрь. Мы вышли из отеля.
Монмартр жевал копченую листву
с Лаокоона ветхого каштана
стеклянными зубами фонарей.
Вот арапчонок вышел из дверей,
и первое что произнес он: «тьфу…»,
в заполненную листьями канаву.
И, облаков размазанных сметана
втопила конопатую луну
алмазом грубым в жесткую оправу.
Мы очутились в каменном лесу,
где праздно шествовал, меж нами, гул картавый,
где смерть, как флаг, несла свою косу.
Отрыгивая прелостью строений,
средь мшистых крыш и мраморных растений
Париж дышал и щекотал в носу
туманом рыхлым, вместо кокаина,
и ночь текла рекой ультрамарина.
Горящему подобно колесу
неслись по воздуху сиббилы и силлабы.
Квартал заполонили словно жабы,
тритоны, муравьи и скоробеи,
покрытые испариной пижо.
В борделях было более свежо,
чем у реки, где истово скорбели
шеренги тополей, по тем, кто не
слышал, их шептание на дне.

2

В архитектуре вывертов и кренов,
блестящие оскалы ситроэнов
сверкали габаритными огнями,
в тумане, как глаза сиамских кошек.
И арка Мира с четырьмя конями
нам отворяла ночи слепоту.
По всюду страшно полыхал огонь окошек
кострами инквизиций. На лету
норд-вест пинал коробки апельсинов.
Мы молча шли по улице Клиши.
Ложились на могильную плиту
Аполлинера - тени исполинов.
" Вино текло чернилами в стакан
дом уходил в открытый океан…»
В округе, кроме статуй ни души,
да бронзовая окись в пастях львиных,
застывшая абсентом на клыках.
Три купидона с дудками в руках
глядят в фонтана сморщенную лужу.
Но кто способен удержать, как ветер душу?
Все существа парижские наружу
стремились, как сомнамбулы из книг:
быстрее от кольчуги гутенбергской
от башен колоколен, от квадриг,
но как везде, здесь царствовал тупик.
А с золотыми рыбами на сушу
стремились выйти мавры. И велик
был тот, кто создал их: тому дорожи
мысль, а не жизнь. Все время сохранит.
И город разбухал в глазах, как дрожжи,
меняя каждую секунду прежний вид,
то известняк, то мрамор, то гранит.

3

И сыпались листвою фотоснимки.
По сторонам глазели невидимки -
писателей, бродяг и сумасшедших
но, мы не вызывали духов. Нет.
ни строгих небожителей, сошедших
на оспою изрытый парапет.
Ах, этих портиков резных кордебалет-
они поют о временах прошедших
В кафе напротив скрипка и кларнет,
расплескивают сбивчивый дуэт.
Мы видели уже с тобой пол мира.
Луна лежала, как головка сыра
на башенных зубцах Консьержири.
Бессильна ночь и что не говори.
Париж всегда как будто при параде.
И вязнет восклицанье la Patrie!
Мы шли на остров к каменной громаде,
чьи шпили протыкали небо. Ниже
полки химер кружили в темноте
и сними сонмы ангелов и иже
все тоже исчезало в высоте.
Не объяснить, какого хера ради,
в чужой столице, в легкой суете,
огней метущих карасями Сену,
мы здесь с тобой и все мои тетради.
Я шлю привет обоим берегам.
Монархи, замурованные в стену
о чем-то перешептывались. Явь
сплеталась с фантастическими снами-
и чьи-то профили из ниш бросались вплавь
буксир ревел натужными басами
перебивая воробьиный гам.

4

И колокол раскачивать пытался
уродливый звонарь. Так в Нотр - Дам
входящий, всяк входящий рот разинув,
душой над плошками меж серых стен метался
то падал ниц, руками закрывался,
от витражей и от реликвий вящих
(конечно первым делом чужезестранец)
теряет чувство времени, покинув
свой край, смотря не треснутый румянец
ажурных стекол и лиц произносящих,
слова молитв на разных языках
сливались в хор нестройный горьких пьяниц;
в геометрично стриженых кустах
мы плюхнулись устало на скамейку.
Нам не хотелось спать, идти обратно.
Нам розы говорили: "...лейка, лейка".
Все очевидно, но невероятно
так мы сидели на парижском лоне,
с гранитной девой, замершей в поклоне.
И воздух пахнул нежно и развратно:
вином, духами, кофеем, мочой.
Да сколько их, стоявших со свечой
у тех постелей, где творилось нечто,
живописуют сладкие пассажи,
маньякам, стихотворцам, гомосеком,
здесь в старости возможно стать Гобсеком,
зевая в антикварном антураже.
Париж дворец. Шикарная квартира
«Мон шер ами, примерьте этот фрак»
«действительно, удобно без карманов».

6

Париж не может до скончанья мира
пресытиться любовью. Это факт.
Нас окружали сотни ресторанов,
хрипящих и грохочущих данс клубов,
после инъекций отпрыски инкубов,
шатаясь заходил нам во фланг.
С балконов, стен свисал трехцветный флаг.
И статуи, и церкви и дворцы.
украшенные в пыльные венцы
с ума сводили прошлыми веками;
цилиндры, кепи, шляпы, канотье
долой, пред вами Теофиль Готье.
А криминал грассировал звонками
мобильных телефонов в темноте.
Случайный фарс ночного променада
вбирал нас в тень церковного фасада.
как черную дыру. Париж играл
роль подлинной вселенной, собирая
все камни ада и все краски рая,
которыми сей град располагал.
На встречу брел жандарм, и кобура
была полна ночного серебра.
Мы шли вдвоем по городу в ночи.
Алжирский жир размазывал в витрине
торговцев белозубых, на фольге,
ножами куриц режущих искристо.
Я потерял от номера ключи?
Не надо ваших шуток Монте Кристо:
мы не привыкли на одной ноге…
Все куталось в густом аквамарине,
мерцая отражением в серьге,
играющего блюз саксофониста.
В барочных переплетах тесных улиц
сознанье перепрыгивало даль.
И в полноводие рекламных бризов
пространство ёжилось и боком вдоль карнизов
упрямо пятилось к овалу Пляс Пигаль.
Швырял листвою в лица нам мистраль.
Как-будто бы пытался сделать вызов.
Ну что за блажь, какая там дуэль.
На эту странность не найти ответа.
И на рассвете возвратясь в отель,
мы обнаружили два черных пистолета,
положенных на белую постель.

Боровиков Пётр Владимирович, 2005

Сертификат Поэзия.ру: серия 913 № 40147 от 11.12.2005

0 | 2 | 2397 | 23.04.2024. 17:41:08

Произведение оценили (+): []

Произведение оценили (-): []