Паленая масть

ПАЛЕНАЯ МАСТЬ

Венок сонетов из книги "90 закавык"

Oderunt poetas
(лат.) Поэтов ненавидят. (Гораций).

1

Не столь важна окраска стрижек.
Будь хна, будь басма. Что нам цвет?
А был бы истинный поэт,
властитель дум дворцов и хижин.

Среди морей чернильной жижи
звучат в душе, впечатав след,
такой припев и тот сонет,
какой милей и сердцу ближе.

Бестрепетный и вольный гений,
чуждаясь модных украшений,
находит важное в простом,

спрягает плески светотени,
и мы по силе песнопений
природный колер вызнаём.

2

Природный колер вызнаём
в хитросплетениях фантазий,
в порывах, в творческом экстазе,
в боренье с косностью и злом.

И лизоблюд, и костолом,
и вероломный плут в лабазе,
и фабрикатор лжи и грязи -
в устах поэта - под судом.

Недаром подлые системы,
где сплошь то тюрьмы, то гаремы,
бренчали звонким серебром,

чтоб только сладкие поэмы
текли, как рислинг и боржом,
родясь под пламенным челом.

3

Родясь под пламенным челом,
могла б целить литература,
как животворная микстура,
не окажись под сапогом.

Две трети века за бугром,
в нерусском далеке от хмурой
давившей души диктатуры
звучали речи о больном.

Обезголосили Неву,
кормили стольную Москву
гнильём капустных кочерыжек,

и кто-то лёг в расстрельном рву...
Но в царстве катов и ярыжек
лишь жарче пыл подпольных книжек.

4

Лишь жарче пыл подпольных книжек.
Стекает благостный елей.
Поэзия, как жар углей,
грызёт фальшивые престижи.

Теперь на воле, без задвижек.
Её читают без затей.
Её не прячут от детей.
Крамола - в Туле и Велиже -

теперь в устах учителей.
Мы все, упрямо, с детских дней,
в сознании на нитку нижем

азы: не гнись и не робей,
как нас ни жмёт когорта выжиг
в краю, кроённом не для рыжих.

5

В краю, кроённом не для рыжих,
надрывной ноты не мягча,
в настрое сольного ключа
пропел от сердца смелый чижик:

несдержанно, почти бесстыже,
звеня, и плача и крича,
стекая жаром, как свеча,
хватая души в пассатижи.

Пробил хрусталь небесной выси,
рассыпал просверкавший бисер
и сник расшибленным крылом.

Так справь поминки по Борисе,
оставившем печальный дом
в стране с музейным кумачом.

6

В стране с музейным кумачом,
где слишком яркий - как нездешний,
скворцам готовили скворечни
и клетки - птичкам с хохолком.

К певцам взывает окоём,
но взаперти они потешней,
и к ним протягивали клешни
Дальстрой, Гулаг и Репертком.

Иной из певчих замухрыжек
храбрился с воплем: "Не унижусь!"-
а век кормился шутовством,

скрывая рыжесть, будто грыжу,
и совесть усмирял хмельком.
Палёных гнали из хором.

7

Палёных гнали из хором,
зато смирившимся и жалким
дарились розы и фиалки
за каждый благостный псалом.

Мартиролог разросся в том.
Для рыжих, вместо погонялки,
брались берёзовые палки,
и шла проверка на излом.

Тупой, что бык, тугой, как пресс,
режим направил литпроцесс:
льстецов, охочих до коврижек,

возвёл на уровень небес,
строптивцев вволю отчекрыжил.
На мерзлоте лишь редкий выжил.

8

На мерзлоте лишь редкий выжил.
Упрямец, будь хоть лыс, хоть сед,
будь выбрит гладенько на нет,
будь слух о нём, что рыж, облыжен,

всё рыж! Итак, востри-ка лыжи.
Плыви. Лети на божий свет.
Беги. Сыщи кабриолет.
Кати на Яве и на Иже.

Умчался прочь за горизонт
шуянин Константин Бальмонт,
не опасаясь - не впервые.

Но вздыбился цензурный фронт,
и он в тенётах ностальгии
над клокотанием стихии.

9

Над клокотанием стихии
просторно мыслям и мечтам.
У края бездны зиждут храм
в честь богоравного мессии,

в честь богоматери Марии.
И благодать пребудет там,
пока, препятствуя громам,
стоят на страже всеблагие.

Должно быть, Осип Мандельштам,
дивясь неласковым горам,
внимая их полифонии,

хотел осмыслить тарарам,
продлившийся ещё с Батыя
в гудящей сварами России.

10

В гудящей сварами России,
раю рябого пахана,
искусного говоруна
ссылали на периферию.

Певец, мечтатель и вития,
ему доподлинно ясна
была дешёвая цена
бесчеловечной тирании.

Не совладав с опасной страстью
вещать наперекор ненастью
(так заповедал Аполлон),

погиб непревзойдённый Мастер.
Такие с храмовых колонн
сияют истостью икон.

11

Сияют истостью икон
прижатые кремлёвским горцем
неистовые ратоборцы
с ордой шакалов и ворон.

Певцы, как крепкий эскадрон
как строй отважных черноморцев,
как рать упрямых миротворцев,
обороняли Геликон.

Свершившие за прошлый век
упорный стайерский забег,
кто первые и кто вторые?

Один - Монблан, другой - Казбек,
воители без эйфории,
своей Голгофою святые.

12

Своей Голгофою святые,
надев страдальческий венец,
певцы для множества сердец -
спасители от истерии,

дозорные и рулевые,
а песня - даже под конец -
глоток кваску и ложка щец,
мощней любой анестезии.

Одна докука и тревога:
бессмертных - горсть, а прочих - много.
Всемастные со всех сторон -

собор, мечеть и синагога.
А кто же нимбом наделён
меж тех, чьё имя легион?

13

Меж тех, чьё имя легион,
затравят яркого в несходстве.
Особо ненавистный Бродский
виновен стал лишь тем, что он

не умерял свободный тон
ни за цукаты, ни за клёцки.
Его подвергли травле скотской,
его изгнали за кордон,

а он без суетных усилий
в стране роскошеств и обилий
ступает на Лонгфеллов трон.

Его охотно поселили
в свой вековечный пантеон
поэты в золоте корон.

14

Поэты в золоте корон -
кометный строй на звёздном небе.
Их выбрал своенравный жребий,
назначив бедствия вдогон.

Царит трагический закон,
и по нему восторг и щебет,
ложась в каком-то счёте в дебет,
в итоге порождают стон.

Зато страдальческий финал
творит высокий пьедестал,
неуязвимый для интрижек.

Вот ветер кудри разметал,
сметает ярь и бронзу лижет.
Не так важна окраска стрижек.

15

Не так важна окраска стрижек.
Природный колер вызнаём.
Родясь под пламенным челом
лишь жарче пыл подпольных книжек,

В краю, кроённом не для рыжих,
в стране с музейным кумачом,
палёных гнали из хором,
на мерзлоте лишь редкий выжил.

Над клокотанием стихии
в гудящей сварами России
сияют истостью икон

своей Голгофою святые
меж тех, чьё имя легион,
поэты в золоте корон.

Март - ноябрь 2002 г.

Владимир Корман, 2005

Сертификат Поэзия.ру: серия 921 № 40100 от 09.12.2005

0 | 0 | 2880 | 25.11.2024. 14:43:33

Произведение оценили (+): []

Произведение оценили (-): []